В первой части книги мы говорили о процессах: процессах активности, деятельности, о процессах управления этими процессами и  тем самым – о процессуальном управлении как таковом.  Объектом процессуального управления оказываются специфические объекты – объекты субъектно насаленные, и это порождает специфику работы с ними.

Неустранимая процессуальность самой сути человеческой деятельности в том, что мир, в котором мы живем  – процесс всеобщей активности, наша жизнь складывается из процессов деятельности, которую мы осуществляем в этом мире,  и  управление самим собой как первичным источником самодвижения и одновременно инструментом обеспечивающим эффективность этого самодвижения – тоже процесс.

Во второй части книги мы обсуждали особую деятельность, деятельность моделирования – физического, имитационного, семиотического, математического.

Мы отметили фундаментальное значение, которое имеет деятельность моделирования и ее продукты – модели для освоения и присвоения человеком внешнего мира, для опредмечивания этого мира.

Деятельность по созданию концептуальных моделей оказывается своего рода инструментальным производством, без которого бессильно и беспомощно производство основное - деятельность управления и самоуправления.

Но, остался без ответа самый главный вопрос – а сам человек, сам управляющий, что-то, зачем-то моделирующий, к чему-то стремящийся человек.

Зачем ему моделировать и управлять?

Что ему нужно от этого мира и от самого себя в этом мире?

Да и сам этот мир, каков он?

Если мир – цепь жестко связанных причин и следствий, то в таком предельно каузальном, детерминированном до фатальности мире человеку и его человеческому выбору нет места. Тогда он, человек – предмет, вещь.

Очевидно, что это не так – наш выбор и наши поступки имеют последствия и имеют значение. Свести человека и как субъекта системной деятельности, и как личность к предмету, вещи, биологическому автомату – прямой натурализм.

А натурализм всегда приводит к крайнему редукционизму, а это не наш выбор.

Да и что это такое – причина того или иного события?

В чем причина социально-экономического взлета Англии в конце 18-го века?

Фактически сложившиеся капиталистические отношения? Да, конечно.

А они откуда взялись? У этого - свои причины. Какие же?

Ну да, в 16 веке прошел процесс «огораживания» - образовались как рыночный товар свободная рабочая сила и свободная недвижимость.

Но почему именно тогда и именно в Англии?

У этого – свои причины. Какие?

Ну да, на рубеже 14-15 веков английский крестьянин стал лично свободным. А почему?

К этому привела в 1340-х годах Великая Чума, выкосившая половину крестьянского населения Англии и сделавшая английского крестьянина дефицитом и ценностью.

Так что же, причина экономического могущества Англии в 19 веке – Великая Чума середины века 14 –го? Странно, даже нелепо.

«Искать причину – все равно, что искать виноватого» Марк Блок.

Не спасает и статистический подход. Какой бы статистической моделью мы ни пользовались, от классических распределений до марковских , винеровских или эргодических процессов, нам неизбежно придется опираться на некоторые априорные статистики, а они никогда точно не известны.

Но, если причин нет если мир, если каузальная (причинно-следственная) связность мира – только иллюзия, если жизнь – «полный шума и ярости рассказ идиота», то и в таком мире человеку нет места.

Между фатализмом полной предопределенности и абсолютным хаосом полной случайности для нас нет сколько-нибудь существенной разницы – и то и другое не наше, не про нас, и не для нас.

Это был бы не наш мир.

А этот мир – наш.

Именно об этом были первые две части книги.

Человек и его свобода в нашем мире – тема третьей части книги.

Динамическая устойчивость процессов.

Мир чрезвычайно сложен и эта сложность явно превышает наши возможности понять мир как в целом, так и понять его как целое. В чем разница – позже, по тексту книги.

Мы, люди, придумали искусственный, но бесспорно исключительно плодотворный прием – в сложности мира винить случай, а в том, что мы в состоянии понять - искать и находить закономерности.

Именно на этом мировоззренческом основании созданы естественные науки.

И в нем, этом умопостигаемом, но никогда полностью не постижимом мире мы живем.

Мы – часть этого мира. Мы не можем выйти за его пределы.

Более того, пока мы пытаемся играть роль сторонних наблюдателей в этом мире, мы будем оставаться радикально неадекватными и хронически неуспешными.

И понимание мира, в котором мы живем, и понимание самих себя, в этом мире живущих, и действия, нами зачем-то совершаемые, возможны только как целеустремленная и целенаправленная созидающая деятельность.

Мир сложен. А его нужно понять.

Значит, нам необходима соответствующая концептуальная модель.

Вначале мы серьезно поговорим об устойчивости (стабильности) процесса и его неустойчивости (лабильности). На наш взгляд, именно устойчивость оказывается определяющей характеристикой динамики любого процесса, имена она определяет его (процесса) фундаментальные свойства.

Определим процессуальную устойчивость по Ляпунову (Александр Михайлович Ляпунов – выдающийся российский математик, создавший математическую теорию устойчивости, Другой выдающийся (наверное, даже великий) математик, физик и методолог - Анри Пуанкаре сделал это по-своему и чуть позже).

Итак, процесс устойчив, если малые изменения условий его протекания, проявляющиеся как меняющиеся воздействия на него внешнего мира, не могут внести больших изменений в траекторию существования и самоосуществления процесса.

Что такое «малые» воздействия? Что делает их малыми?

Малые воздействия – неразличимые для основного процесса, сливающиеся в его масштабе с общим фоном обстоятельств его (основного процесса) протекания.

Еще в самом начале книги мы отметили, что мировой процесс в целом и локально устойчив, и локально – неустойчив.

Но, это слишком общее утверждение.

Нет ни абсолютной устойчивости, ни абсолютной неустойчивости.

Всему есть мера, и устойчивости – тоже. На некоторых отрезках траектории существования системы (дальше будем называть ее фазовой траекторией) процесс устойчив.

Под возмущающими воздействиями изменяющегося внешнего мира небольшие девиации (отклонения от основного курса) имеют место, но направление развития процесса (ориентации фазовой траектории) существенно не меняется.

Существенные изменения ориентации фазовой траектории происходит в особых точках – точках потери процессуальной устойчивости. Эти точки имеют для нас исключительное значение, и мы о них поговорим более детально.

Основы математического аппарата теории устойчивости.

И во второй части книги, и сейчас, в дальнейшем в ходе нашего изложения мы, применяя тот или иной математический аппарат, не будем повторять общеизвестные научные и учебные тексты, а ограничимся определениями концептов и когерентностью концепции. Читатели, желающие разобраться глубже и детальнее, могут обратиться к соответствующим первоисточникам, в первую очередь, к языку нелинейной динамики.

Фазовыми переменными, описывающими произвольный динамический процесс, называют множество независимых величин, каждое конкретное сочетание которых полностью определяет текущее состояние системы.

Каждое такое сочетание называют фазовой точкой (точкой в фазовом пространстве данной динамической системы).

Упорядоченное множество всех возможных фазовых точек называют фазовым пространством.

Размерность фазового пространства математически определяется степенью соответствующего дифференциального уравнения, а содержательно – уровнем нелинейности динамического процесса.

В наиболее исследованном двумерном случае мы говорим о фазовой плоскости.

Фазовая траектория – последовательность фазовых точек, описывающая изменение состояний динамической системы. 

Говорят об обыкновенных и особых точках на фазовой плоскости.

Особые фазовые точки – такие, в которых динамическая система теряет устойчивость. Если очень-очень упрощенно, возникает неопределенность типа 0/0, возникает множественность решений и фазовая траектория разветвляется.

Рождаются бифуркации. Появляется возможность выбора.

А насколько этот выбор свободен? И об этом тоже наш разговор.

Все не особые точки – это точки обыкновенные.

Далее, ничего не детализируя и не обсуждая, просто указываем читателю, на какие вопросы нелинейной динамики может оказаться полезным обратить внимание. 

• периодические решения;
• предельные циклы;
• равновесие и устойчивость;
• устойчивость по Ляпунову;
• устойчивое и неустойчивое равновесие;
• устойчивые и неустойчивые узлы;
• устойчивые неустойчивые фокусы;
• седло;
• центр;
• устойчивые и неустойчивые предельные циклы;
• автономные системы;
• изоклины. 

На динамическую устойчивость процессов как на определяющую характеристику мы будем опираться во всем дальнейшем изложении.

Точки бифуркации.

Еще в середине XIX века Джеймс Максвелл писал: «У каждого существования выше определенного ранга имеются свои особые точки; чем выше ранг существования, тем их больше. В этих точках физические воздействия слишком малой величины для того, чтобы существование конечных размеров принимало их во внимание, могут приводить к чрезвычайно важным последствиям. Всеми великими результатами человеческой деятельности мы обязаны умелому использованию таких особых состояний».

Эти особые точки в динамике существования системы называются точками бифуркации.

Возникновение точек бифуркации – объективно обусловлено или вызвано внешним целенаправленным управлением?

Возникнут ли бифуркации в жизни процесса, предоставленного самому себе?

Какова в этом роль управляющего субъекта?

Устойчивость процесса - относительна.

Малость, незначительность внешнего воздействия – тоже относительна.

Всегда существует порог устойчивости - такая конкретная интенсивность и такая конкретная адресная точность управляющего воздействия, при которой процесс теряет устойчивость.

Значит, целенаправленные управляющие воздействия могут привести к потере процессом устойчивости и возникновению точки бифуркации.

А это, в свою очередь, открывает возможность управления становлением фазовой траектории (т.е. судьбой системы) как целого.

Процесс в той или иной мере теряет устойчивость окрестности точек бифуркации.

Если эта потеря устойчивости оказывается значимой для характера протекания самого процесса, то возникают процессуальные кризисы.

Процессуальные кризисы.

Итак, точки бифуркации возникают - как по естественным причинам, так и под воздействием внешнего управления.

Значимые в аспекте нашего исследования точки бифуркации могут возникать на разных слоях вложенных контекстов:

• точки смены режимов;
• точки смены накрывающих процессуальных состояний внутри отдельного режима;
• точки смены системных процессов внутри накрывающего процессуального состояния
• точки смены вложенных процессуальных состояний и т.д..

Возникновение точки бифуркации на определенном слое означает наступление кризиса процесса на этом же слое. Таким образом, можно говорить о типах кризисов определенного слоя.

Так можно говорить, например, о кризисе целеполагания, о кризисе рефлексивного осмысления, о кризисе режима функционирования и т.д.

Система деятельности может развиваться и \ или ее можно развивать только тогда, когда она находится в лабильном состоянии.

Еще обсуждая фазы проведения операции, мы различали эти фазы как раз по критерию: стабильность – лабильность (преодоление существующего стабильного состояния – создание лабильного состояния - формирование нового функционально-позиционного расклада – его структурирование, т.е. стабилизация нового состояния).

Таким образом, зоны возможного развития системы деятельности всегда лежат в соответствующего слоя.

И, повторим это еще раз, какие-либо бифуркации могут возникнуть и независимо от наших усилий – «естественно», и быть продуктом наших управляющих усилий.

Зафиксируем это еще раз – фазовая траектория процесса определяется взаимодействием его собственной, неотъемлемо ему присущей внутренней динамикой и внешнего управления (целенаправленного или стихийного).

Точка бифуркации – точка выбора системой одного из возможных сценариев своего будущего.

Это принципиально важный момент.

Вопрос о свободе выбора системой конкретного варианта своего будущего в точке бифуркации либо о вынужденности этого ее выбора мы обсудим в этой части книги несколько позднее.

Виды процессуальных кризисов.

Мы классифицируем процессуальные кризисы в соответствии с тем системным процессом, в котором этот кризис возник.

Кризис понимания актуальной ситуации и прогнозирования вариантов ее развития.

Кризис такого вида возникает, когда система деятельности не в состоянии адекватно отразить сущность системы – ее факторы, ее акторов, ее топику, действующие силы и, соответственно – не способна прогнозировать ход событий и последствия ситуационного дрейфа. Диагностически это означает отсутствие у носителей стратегической позиции способов и средств такого описания и прогнозирования, а это требует осуществления шага саморазвития системы деятельности, нацеленного на соответствующее осредствление. Это достаточно неприятный, но самый острый кризис.

В чем суть такой бифуркации?

Налицо «дребезг» непонимания – так ли я понял? То ли вообще я пониманию, правильно ли я идентифицировал ситуацию?

И нет весомого ответа. Поэтому – кризис.

Кризис самоопределения.

Кризис такого вида – один из самых острых. Система понимает (возможно – только ощущает), что ей некомфортно, но причин не различает. Обычно, корневая проблема состоит в осознанности и незафиксированности собственных критериев того, что такое хорошо и что такое – плохо.

Вследствие этого, система не способна отдать себе отчет о своей роли (функциональном месте), о своей позиции (интересах и целях) в актуальной ситуации.

А за этим, как мы знаем, лежат ценностные основания.

Тем более, оказывается невозможным построить проект себя успешного и получить, тем самым, опору для перехода к целеполаганию.

В чем суть такой бифуркации?

Налицо непонимание самого себя – своих критериев, своих ценностей и потребностей, своей позиции.

Кризис целеполагания.

Кризис болезненный, но нечасто встречающийся.

Обычно он проявляется раньше – в процессе самоопределения.

В этом случае проявляется неспособность субъекта деятельности, располагая выработанными в процессе самоопределения критериями целеполагания, фактически спроектировать целевое состояние. Диагностически это означает отсутствие у носителей стратегической позиции способов и средств такого проектирования, а это требует осуществления шага саморазвития системы деятельности, нацеленного на соответствующее осредствление.

В чем суть такой бифуркации?

Налицо точка неотличения – возможных состояний от невозможных, состояний достижимых силами субъекта и недостижимых, удовлетворяющих критериям и неудовлетворяющих.

Очень часто этот кризис проявляется в форме подмены целевого проекта комплексом самоопределительных критериев. Ведь, цель – это, чего я хочу?

Но, как это «хочу» может и должно быть устроено?

И нет весомого ответа самому себе. Кризис.

Кризис программирования и планирования.

Кризис болезненный, встречающийся достаточно часто.

В этом случае проявляется неспособность субъекта деятельности, располагая разработанным целевым проектом, фактически спрограммировать (и спланировать) программу (план, стратегию) перевода актуальной ситуации в целевую.

Диагностически это означает отсутствие у носителей стратегической позиции способов и средств такого программирования и планирования, и это требует осуществления шага саморазвития системы деятельности, нацеленного на соответствующее осредствление.

В чем суть такой бифуркации?

Налицо точка неразличения – допустимых способов действий от невозможных, ресурсно обеспеченных от необеспеченных состояний достижимых силами субъекта и недостижимых, уверенно ведущих в облако целевых состояний и в этой точке процесса «дребезжащих». Поэтому – кризис.

Кризис перехода в живое действие.

Очень части встречающийся вид процессуального кризиса.

Можно сколь угодно долго, тщательно и детально анализировать, прогнозировать, программировать и планировать, но это все – лишь идеальный блок системы деятельности.

Так или иначе, нужно перейти к живому действию.

Во многих, очень многих случаях, дребезг в точке перехода к живому действию - точка острой бифуркации.

В чем суть такой бифуркации?

В акте принятия на себя ответственности за продукты и результаты всего системного цикла.

Лишь теперь, по итогу живого действия все и вскроется, тайное станет явным.

Что с этим делать?

Нужна личная решимость.

Откуда ей взяться, если ее нет?

Пугает понимание необратимости последствий личного выбора.

Но, следует также понимать и неизбежность акта личного выбора.

Не выбирать – тоже выбор!

Очень важная и глубокая проблематика.

Мы будем к ней постоянно возвращаться, особенно в четвертой части книги.

Каскады бифуркаций.

Мы все время говорим об отдельной бифуркации, но они отдельными не бывают.

Даже, если судьба предельно примитивной системы – момент рождения и момент смерти, то это уже две бифуркации. А любая сколько-нибудь сложная система (а система деятельности сложна по сути своей) проживает некоторую последовательность бифуркаций.

Эта последовательность никогда заранее неизвестна ни самой системе, ни внешнему наблюдателю, ведь в каждой точке бифуркации происходит выбор с неизвестным исходом.

Возникает многократно ветвящийся случайный процесс становления системой собственной судьбы. В фундаментальных глубинах наблюдаемого нами мирового процесса, достаточно системного и вроде бы упорядоченного, лежит мир сложный и случайный.

А сложность и случайность тесно связаны.

«В мире таком, каким мы его сегодня видим, все – порядок, норма и форма, и все же в основе всего по-прежнему лежит хаотическое начало; и кажется, что оно может когда-нибудь прорваться снова» Фридрих Шеллинг.

Говоря попросту, но достаточно точно, это значит, что сложность системы тем выше:

• чем более объемно облако целевых состояний;
• чем больше возможных вариантов изменения конфигурации самого целевого облака 
• чем больше возможных фазовых траекторий связывают исходное состояние с целевым облаком в разных его возможных конфигурациях.

Как возникает та или иная сложность?

В чем состоят порождающие эту сложность причины?

Почему одни системы - примитивны, а другие - сложны?

Наконец, что такое – сложность?

Сложность системы деятельности.

Мы говорим о сложных системах.

А что это значит? Что такое сложность системы деятельности, чем она определяется и что ее порождает?

В аспекте нашего исследования мы будем предварительно оценивать сложность системы как размерность и мощность множества пространства возможных решений.

Нульмерное пространство возможных решений – множество дискретных точек, никаким образом не связанных между собой.

Выбор решения ими и ограничен.

Мощность такого множества – не более чем алеф 0 (т.е. множество элементов этого множества либо конечно, либо счетно).

Соответствующие этому случаю математические модели лежат в сфере дискретной математики.

Одномерное пространство возможных решений – линейно упорядоченная непрерывная последовательность точек возможного выбора.

Континуальность и линейная связность делают пространство решений бесконечно большим.

Мощность этого множества - алеф 1.

Далее, размерность пространства возможных решений может возрастать.

Мощность множества при этом остается той же – алеф 1.

Соответствующие этому случаю математические модели лежат в сфере математического анализа и дифференциальных уравнений.

Радикальный скачок свершается, когда мощность пространства возможных решений повышается – до уровня алеф 2 и выше. Соответствующие этому случаю математические модели лежат в сфере вариационного исчисления и функционального анализа.

Такое пространство возможных решений, это пространство высоко неустойчивых и всегда недоопределенных реалий, высоко изменчивых условий и обстоятельств осуществления деятельности, требующих от субъекта деятельности не только перехода в режим саморазвития (это неизбежно), но и более того - управления изменением собственных критериев выбора.

А это – свойство Возможностного Мира, мира возможных миров, который нас и интересует в первую очередь.

Кто населяет этот Мир? Как действует? На каких основаниях?

Об этом четвертая часть книги.

Но откуда появляется сложность системы? Что ее порождает?

Почему у разных систем разная сложность?

Корневая причина феномена сложности системы - в ее истории.

Прожитые системой каскады бифуркаций – это ассимилированная системой история совершенных ею свободных выборов.

Сложность системы - продукт ее уникальной истории.

Повышение внутренней сложности системы деятельности – это ассимилированная ею ее же собственная история (а именно - опыт прожитых ее бифуркаций), проявляющаяся в виде повышения ее внутренней готовности к адаптивному поведению во внешнем мире.

Сложность – чрезвычайно важное понятие, даже – категория, но недостаточно разработанная. Мы не претендуем на фундаментальное изучение этой проблематики в данной книге (это вопрос специальных и очень глубоких исследований, которые в настоящее время ведутся в теории динамических систем).

В контексте нашего изложения мы сформулировали и будем в дальнейшем использовать категорию системной сложности в той мере, в какой она потребуется для достижения наших целей.

И еще о случайности, пока предварительно.

Устойчивость и случайность, мера случайности.

Динамическая устойчивость процессов, мера динамической устойчивости.

«Ясно, что случайность не может быть просто названием, которое мы даем собственному невежеству» - Анри Пуанкаре.

Но, что может быть мерой динамической устойчивости системы?

Выше мы уже сказали - интенсивность внешнего управляющего воздействия.

Случайность – фундаментальный феномен мира, в котором мы живем, и у нее (у случайности) должны быть объективные корни.

В свете всего вышеизложенного в этой главе, можно сформулировать тезис: причины случайности – объективны и коренятся в актах свободного выбора своего будущего, совершаемого системой в точках бифуркации.

Если выбор в достаточной мере свободен, то предсказать его исход невозможно, принципиально невозможно.

То есть, его исход – случаен.

Следовательно, то, что внутри системы представляется свободой, извне ее выглядит как случайность в ее поведении как целого.

Но. Что это должно означать – «выбор в достаточной мере свободен»?

Выбор достаточно свободен от чего и достаточно свободен для чего?

Свобода и случайность – две стороны одного и того же фундаментального феномена. Более того, у них общий корень – внутренняя сложность системы.

Чем сложнее данная система деятельности, чем шире меню ее выбора в каждой точке бифуркации, тем свободнее она в своем жизнедеятельностном самоопределении и тем случайнее ее поведение для внешнего мира.

Несколько позже мы об этом поговорим очень подробно.

Устойчивость и системность.

В соответствии свыше изложенным можно утверждать, что сам феномен системности, системной целостности есть проявление более глубокого феномена – феномена процессуальной устойчивости.

Разберемся в этом подробнее.

Действительно, а почему наш мир - системен?

Каков тот базовый механизм, который порождает его системную слоисто-скважную организацию?

Наш ответ прост и очевиден: работает механизм отбора по мере процессуальной устойчивости. Если вдуматься, то становится ясно – а как может быть иначе?

Настоящее как свершившийся факт (точнее – фактуальность), как продукт и результат уже состоявшегося предыдущего развития представляет собой пространство выбора новых будущих из класса всех возможных версий будущего.

В меру сложным, то есть в меру свободным, то есть в меру случайным образом я некоторые версии актуализируются.

Однако, актуальное еще не есть фактуальное.

Самосохраняются и становятся новым фактом те и только те версии будущего, которые в достаточной мере устойчивы в заданных миром условиях (и внешних, и внутренних).

Таким образом, процессуальная устойчивость .является тем механизмом естественного отбора новых фактических состояний из класса всех возможных.

Повторим еще раз: актуальными становятся самые разные новые состояния из класса всех возможных, фактуальными (процессуально самосохраняющимися и поэтому – реально наблюдаемыми) становятся только достаточно устойчивые состояния из класса всех актуальных.

По сути, это почти тривиально – мы можем различать только то, что устойчиво существует, а не то, что исчезает как улыбка Чеширского кота.

Именно фактичность (то есть, устойчивая актуальность) - наблюдаемая нами реальность. Значит ли это, что ненаблюдаемой реальности нет?

Иначе говоря, существует ли актуальная, но не устойчивая реальность?

А, если существует, то в каком смысле?

Об этом более глубоко поговорим в четвертой части книги.

Сложность и порядок.

Очень важная тема. Что такое – порядок? Откуда он берется в этом мире?

Обычно под порядком понимают некоторую организованность. Это – почти синонимы.

Чтобы точно определить термины, под организованностью мы будем понимать уже фактически достигнутое состояние, под организацией актуальный процесс его достижения (организационный процесс).

Состояние чего? В чем суть процесса?

В переводе с греческого «organon» - инструмент, средство.

Средство для обеспечения чего? И как это связано со сложностью?

И в книге «Процессуальное управление», и первой части этой книги мы говорили о том, что критерии эффективности системы лежат вне ее, в надсистеме, во внешнем мире, а достижение этой внешней эффективности должно быть обеспечено за счет внутрисистемного ресурса.

Каким же внутренним ресурсом располагает система?

Функциональным.

Другого ресурса просто нет. Сущность любой системы – ее внутреннее функциональное поле, многообразие ее взаимодействующих подсистем.

И, как знаем, система реализует свое функциональное поле на некотором субстрате, изменяющимся субстрате, но актуально всегда определенном.

Следовательно, организационный процесс, процесс порождающий организованность (порядок), есть процесс управления взаимодействием субстратно определенных подсистем для достижения внешней эффективности.

По способу, это внутрисистемная функциональная соорганизация, а по цели – надсистемная адаптация.

Возможен ли полный беспорядок? Реально – нет.

Это состояние абсолютной процессуальной неустойчивости и поэтому - абсолютной случайности. Как мы уже не раз говорили, это состояние – абстракция.

Но, даже принимая эту абстракцию, можно ли говорить о беспорядке в точном значении этого слова? Нет. Абсолютный беспорядок, это состояние, когда «все строго как попало». Строго! Чем (или кем) эта строгость должна быть обеспечена?

Для того, чтобы обеспечить абсолютный беспорядок, требуется внешнее управление. Беспорядок – тоже порядок, но низкого уровня сложности.

На каждом уровне системной сложности – свой тип порядка и соответствующий этому типу класс возможных упорядоченностей, свой класс организационных процессов и вариантов организации и самоорганизации.

Итак, устойчивость, системность, сложность, случайность на глубинных основах мирового процесса сущностно взаимосвязаны.

Это – различные обличия одной и той же сущности.

Более подробно об этой сущности поговорим в четвертой части книги.

Пока только сформулируем:

• организация внутреннего функционального поля системы деятельности порождает ее внутренний порядок, и сам по себе и для наблюдателя из иной системы, то есть из внешнего мира, этот внутренний порядок системы необнаружим и неразличим;
• этот внутренний порядок всегда есть порядок определенного уровня сложности;
• на мембране, то есть на границе внутреннего и внешнего пространств, внутренний порядок данного уровня сложности являет себя как феномен свободы выбора;
• поскольку у внутреннего порядка есть определенный уровень сложности, то и у свободы есть мера. Чуть ниже мы этот концепт, то есть - меру свободы, также определим;
• для внешнего наблюдателя феномен внутрисистемного свободного выбора проявляется как неустойчивое, то есть случайное поведение, как случайность.

А сейчас мы будем говорить о мере.

Выше мы уже несколько раз повторили: в меру сложности, в меру свободы, в меру случайности.

О какой собственно мере идет речь?

И как эту меру измерить?

Об этом поговорим в следующей главе.

Теперь мы намерены ввести важный концепт - меру возможности.

В методологическом аспекте это означает, что мы должны говорить о возможности, о мере возможности, и значит – о процедуре ее измерения.

И что это значит – измерить возможность и получить эту самую меру?

Мы как-то научились вводить меру случайности – вероятность.

С нее, вероятностной меры, и начнем.

Но, сразу отметим – возможность и случайность совсем не одно и то же.

Вероятность.

Как мы обычно поступаем, и сейчас мы не будем приводить математический аппарат теории вероятностей, а обсудим ее концептуальные основания, в том числе – допущения, на которых эта теории основывается.

Находясь в некоторой ситуации выбора, мы принимаем решение – своей волей и под свою ответственность.

При этом, принимая решение и затем осуществляя его практически, мы всегда находимся в ситуации с неполной информацией, поскольку любая ситуация всегда недоопределена.

Таким образом, решая и совершая, мы всегда идем в неизвестное.

Поход в будущее – всегда эксперимент.

Всегда возможны различные исходы.

Итак, рассматривается единичный опыт и его возможные исходы.

Предполагается, что данный конкретный опыт по какому-то известному нам основанию принадлежит классу аналогичных опытов (по этому основанию).

При этом понимается, что сам по себе конкретный опыт единичен и уникален.

Здесь вспомним проведенное нами ранее (и в этой книге и в книге «Процессуальное управление») обсуждение естественнонаучной и системодеятельностной методологий.

В соответствии с этим пониманием, любой единичный опыт одновременно уникален и принадлежит некоторому классу аналогичных опытов.

При этом множество таких классов неограниченно велико и определяется оно не математикой, а избранным исследователем аспектом – основанием аналогичности.

Далее предполагается, что для каждого единичного опыта можно выделить все множество его элементарных исходов, то есть таких исходов, внутреннее строение которых нами в данном контексте не различимо.

И вновь, уровень элементарности определяется не математикой, а избранным исследователем фрактальным уровнем – степенью «юстировки».

Для множества всех выделенных возможных элементарных исходов определяется его мощность и вводится неотрицательная аддитивная мера, обычно нормируемая на единицу, то есть так, чтобы мера всего множества элементарных исходов была равна 1. Это и есть вероятностная мера.

Но, для самой возможности введения такой меры модель должна соответствовать еще двух условиям: собственно математическому и методологическому.

Математическое условие - вероятностная мера приписывается не отдельным элементарным исходом, а их борелевым множествам – событиям.

Для простых систем, с дискретным пространством выборов, элементарные исходы являются одновременно и простейшими событиями.

Для более мощных множеств должны выполняться условия, сформулированные Эмилем Борелем в начале прошлого века.

Мы эти условия здесь не обсуждаем, а рекомендуем заинтересованным читателям при необходимости обратиться к многочисленным учебниками по основам теории меры и теории вероятности.

Методологическое условие – условие статистической устойчивости.

Вот о нем поговорим подробнее.

Статистическая устойчивость и вероятностная мера.

Напомним эмпирическую концепцию вероятности, ту идею, сна основе которой Пьер Ферма и Блез Паскаль когда-то создали представление о вероятности.

Практика показывает, что если стохастический объект не изменяется с течением времени наблюдений (стационарен), то согласно законам больших чисел в достаточно длинной серии наблюдений частота каждого результата наблюдений приближается и, в известном смысле, остается близкой к некоторой величине, которую мы определяем как вероятность. Это позволяет сколь угодно точно сконструировать теоретико - вероятностную модель данного стохастического объекта.

Но, во-первых, если в течение времени наблюдений стохастические свойства объекта непредсказуемо изменяются, то частота каждого результата наблюдений, вообще говоря, не характеризует его вероятность, а результаты наблюдений не позволяют восстановить теоретико-вероятностную модель объекта.

И, во-вторых, если множество элементарных исходов мощнее дискретного, то становится невозможным восстановить саму последовательность различимых исходов в серии наблюдений.

В то же время при известных ограничениях, допускающих в значительной степени произвольный характер эволюции стохастических свойств объекта, его теоретико - возможностная модель может быть восстановлена эмпирически, причем — почти наверное безошибочно, на основе конечного числа наблюдений.

Этот факт позволяет существенно расширить класс стохастических объектов, математические модели которых могут быть построены эмпирически.

Таким образом, формируется точка зрения, согласно которой сама вероятностная мера не однозначно определена свойствами объекта, а является мерой, определяемой свойствами созданной нами, в соответствии с нашими целями модели объекта.

Конечно, созданная нами модель должна адекватно моделировать свойств самого объекта исследования. Именно таким обеспечивается взаимоопределение объективного и субъективного в вероятностном моделировании.

Законы больших чисел определяют эмпирическую событийно-частотную интерпретацию вероятности, согласно которой вероятность любого исхода стохастического эксперимента сколь угодно точно оценивает его частоту в достаточно длинной последовательности взаимно независимых испытаний, и, наоборот, при этих условиях частота любого исхода сколь угодно точно оценивает его вероятность, а, следовательно, — и соответствующую стохастическую модель.Теоретико-вероятностные методы широко и успешно применяются в научных исследованиях для моделирования многих аспектов неясности и неопределенности, отражающих неполноту знаний, их недостоверность, а также — случайности, нечеткости и неточности, относящихся к их содержанию.

В то время как модель случайности, нечеткости и неточности естественно ассоциируются со стохастической моделью, неясность и неопределенность отражаются в частичном незнании последней.

Возникающие в связи с этим проблемы формулируются в терминах теории статистических решений о неясных аспектах модели и о представляющих интерес характеристиках объекта исследования.

Итак, вероятностная мера в общем случае – неоднозначна. Наряду с объективными требованиями модельной адекватности, конкретный способ ее введения определяется и аспектным выбором автора, создателя модели.

Вместе с тем, жесткие теоретико-вероятностные методы де-факто оказались неэффективными при моделировании сложных физических, технических, социальных и экономических объектов, субъективных суждений и т. д.

Этим объясняется повышенный интерес к иным моделям ситуаций случайности нечеткости и неопределенности, к моделям, построенным не на понятии вероятностной меры, а на других концептах.

Таких моделей много:

• модель субъективной вероятности Севеджа как мера неуверенности субъекта, суждения которого удовлетворяют определенным условиям «рациональности»;
• модель верхних и нижних вероятностей Демпстера, характеризующих неполноту наблюдений и отражающих неопределенность в теории вероятностей, моделируемую многозначными отображениями
• модель правдоподобия и доверия Шеффера в теории принятия решений;
• модель возможности Шейкла в его теории принятия решений
• модель возможности Заде, основанная на его теории нечетких множеств.

Все эти модели, так или иначе, связаны с идеями пропенсивной интерпретации возможности, созданной Карлом Поппером.

Пропенсивность (англ. - предпочтительность).

В чем суть концепции пропенсивности?

А суть дела в том, что способ введения вероятностной меры - неоднозначен. Оказывается, что не столь важны точные численные значения вероятностной меры, сколько важна приоритетность, предпочтительность одних возможных исходов по сравнению с другими возможными исходами.

Конечно, с нашей точки зрения, с позиции того, кто эту вероятностную меру вводит.

Если рассматривать меру возможности как характеристическое свойство эксперимента, определенное как соответствующая мера, то значение пропенсивности при каждом испытании оценивает шанс любого исхода по сравнению с шансами любых других исходов эксперимента.

В отличие от стандартных моделей, в данном случае конкретные численные значения возможностей исходов не важны, имеет смысл лишь их упорядоченность.

Различные варианты вероятностной меры, сохраняющие предпочтительность одних возможных исходов перед другими – равнозначны и равноправны, в практическом аспекте – неразличимы.

Более того любые пропенсивности считаются эквивалентными, если заданы непрерывные строго монотонно возрастающие функции.

Преобразование, обеспечивающее переход от одной вероятностной меры к другой должен лишь сохранять базовый инвариант – пропенситивность, то есть преобразование должно быть изотонным.

Практика показывает, что точные значения вероятности неизбежно приходится модифицировать.

Во-первых, для получения эмпирических результатов обычно требуется время, в течение которого объект и его окружение заметно эволюционируют, вероятностные характеристики объекта, которые должны быть оценены, существенно изменяются, а их оценки, естественно, оказываются неадекватными.

Во-вторых, даже если стохастическая природа объекта и его «стационарность» не вызывают сомнений, эмпирическое построение с приемлемой точностью его вероятностной модели может оказаться нереализуемым из-за слишком большого объема необходимых наблюдений, а, в-третьих, если все трудности и окажутся преодолимыми и достаточно точная модель будет построена, она может оказаться настолько сложной, что проблемным окажется ее использование на практике.

Хотя формально возможность случайного события, вообще говоря, неоднозначно связана с ее вероятностной мерой, схема построения пропенситивных моделей подобна схеме построения вероятности и поэтому пропенситивные модели в общем контексте могут рассматриваться как расширенный инструментарий вероятностного подхода.

Соответствующие пространства с разными возможностными мерами определяют эквивалентные (изотонные) модели одного и того же нечеткого эксперимента.

Изотонное преобразование одной возможностной меры в другую, сохраняющее упорядоченность оценок шансов любого исхода данного эксперимента, называются изотонными преобразованиями.

Зачем это нам? Мы намерены описывать и оценивать шансы на осуществление различных возможных событий. Без этого осмысленно жить и эффективно действовать в неустойчивом мире невозможно.

Вот поэтому и вот для этого – нам нужен соответствующий инструмент такого описания и оценивания, инструмент адекватный и гибкий.

Мера возможного.

Нам представляется, что естественной мерой динамической устойчивости системы – это интенсивность внешнего на нее воздействия, достаточная для выведения системы из состояния устойчивого равновесия. Величина этого усилия по величине должна быть в некотором смысле обратной мере случайности.

Логика такая:

от бесконечно большого требуемого усилия – к бесконечно малому усилию, а значит от бесконечно большой устойчивости – к устойчивости бесконечно малой, а значит, от бесконечно малой случайности – к случайности бесконечно большой.

Где источник воздействия, о котором мы говорим?

Нам вновь нужно вспомнить о естественном и искусственном, о диалектической связи между ними.

Если это наши усилия и это их интенсивность, тогда важна не только интенсивность, но и комплементарность нашего управления и его устойчивость.

Неизбежны флуктуации и девиации.

Определимся в терминах.

Флуктуация – буквально колебание, случайные, спонтанные отклонения системы от актуального состояния. Язык флуктуаций обычно используется при модельном описании простейшего варианта режима функционирования, когда состояние системы стабильно, а спонтанные отклонения от него слишком малы для того, чтобы вывести систему из состояния устойчивого равновесия и перевести ее в режим развития. 

Девиация – буквально уклонение, отклонение фактической траектории процесса от траектории нормативной. Язык девиаций обычно используется при модельном описании либо сложных вариантов режима функционирования (состояния неустойчивого равновесия) и для модельного описания режима развития.

Это внутренне связанные явления – именно потеря устойчивости и порождает переход к режиму развитию.

Мера динамической устойчивости управляемого и управляющего процессов.

Мы уже отмечали и отмечаем снова: миссия управляющего субъекта – в неустойчивом мире создать из неустойчивых элементов устойчивую, более того – самосохраняющую свою функциональную сущность, систему деятельности.

Отсюда следует, что мера динамической устойчивости управляющего субъекта должна быть на порядок выше меры динамической устойчивости управляемого объекта (возможно – объекта субъектно населенного).

Становится очевидной связь с годографом управления, детально изученным в книге «Процессуальное управление».

Ведь адресность и интенсивность управляющего воздействия с необходимостью должны быть определены точно, во всяком случае, с точностью существенно превышающей девиацию управляемого процесса.

Очевидна также связь и с описанными выше уровнями действия.

И из первой части нашей книги и, еще подробнее, и из книги «Процессуальное управление» мы знаем, что собственно адресность управляющего воздействия и степень ее опредмеченности:

• субъект – предмет;
• субъект – предмет – объект::
• субъект – субъект)

и создают контекст общей ситуационной динамики.

Итак.

Мера динамической устойчивости системы – величина (интенсивность) внешнего адресного воздействия, достаточная для выведения системы из актуального состояния устойчивости. 

Таким образом, и именно вследствие этого и становится возможным говорить об управлении процессуальной устойчивостью.

А такое управление есть самая суть управления стратегического.

Просматривается также связь естественного и искусственного оснований в протекании каких-либо процессов.

У меры динамической устойчивости системы есть разные градации:

• выведение системы из состояния внешнего устойчивого равновесия, переход ее в состояние равновесия неустойчивого при сохранении внутренней устойчивости и исходного уровня сложности;
• выведение системы из состояния внешнего неустойчивого равновесия, переход ее в неравновесное состояние при сохранении внутренней устойчивости и исходного уровня сложности;
• выведение системы из состояния внутреннего устойчивого равновесия, переход ее в процесс саморазвития, связанный с повышением внутренней сложности;
• переход системы в режим самоуправляемого саморазвития, связанный с ауторефлесивным управлением.

А, поскольку возможность прямо связана с динамической устойчивостью, то оказывается, что мера динамической устойчивости и есть мера возможного, а ее (динамической устойчивости), измерение есть количественное определение меры возможного.

Объект и субъект.

Мы постоянно повторяем - субъектно насаленный объект.

Объект, населенный субъектами, каждый из которых ведет себя именно как субъект – анализирует, самоопределяется, ставит перед собой цели, планирует способы их достижения, действует и т.д. Эти субъекты взаимодействуют между собой – конфликтуют, договариваются, сорганизуются, сотрудничают в команде.

И все это как целое – объект.

Да-да, мы уже знаем – эмерджентный акт, свойства субъектно насаленного объекта не сводимы к свойствам населяющих его отдельных субъектов.

И все же, почему все это как целое – объект? Что делает этот объект для нас объектом?

Да просто потому, что для нас это - объект управления.

И все? И все!

Любой «другой человек» для нас – часть объективной реальности, потенциально – объект нашего управления.

Здесь - корни логики и его, и нашей деятельности.

При этом мы признаем его субъектом, равным в правах и возможностях с нами.

Мы должны с ним договориться и соорганизоваться.

Здесь - корни этики.

Нормы и правила логики у каждого - свои.

Нормы и правила этики, т.е. мораль – общий продукт нашей соорганизации.

У каждой соорганизованной общности – мораль своя.

А вот основополагающий принцип этики как таковой – единый.

Этот принцип – Другой Человек.

Если я признаю его, Другого, Человеком, т.е. – субъектом равнозначным и равноправным мне самому, субъектно населенным объектом. Объектом, населенным вот этим конкретным субъектом. Это не так тривиально, как кажется на первый взгляд.

Ведь я – единственный субъект, чье существование мне самому достоверно известно.

Вспомним декартовское «когито»…

Если я принимаю как естественный тот факт, что передо мной всегда Другой человек, не такой как я, и имеющий полное право быть таким, Другим Человеком, тогда возможна этика и различные варианты этических норм и правил, принимаемых данным социумом, то есть. - морали.

 «Я осознаю себя и становлюсь собой только раскрывая себя для другого, через другого и с помощь другого… Быть – значит быть для другого и через него – для себя. У человека нет внутренней суверенной территории, он весь и всегда на границе, смотря внутрь себя, он смотрит в глаза другого или глазами другого». 

Михаил Бахтин

И, все же – как мы отличаем субъект от объекта?

Актом свободного выбора.

Вот о свободном выборе и поговорим.

Свободный выбор.

Субъект потому и субъект, что осуществляет в сложившейся ситуации свой собственный свободный выбор нужного ему исхода из класса всех возможных исходов.

Выбирает своей волей и под свою ответственность.

А может ли сама ситуация свободного выбора так таковая быть объектом процессуального управления? Ведь сама эта ситуация является продуктом и\или результат прошлых процессов.

И, как следствие, может ли формирование ситуации свободного выбора быть способом процессуального управления?

И как тогда связаны между собой:

• свободный выбор субъектом (одновременно - объектом внешнего управления) нужного ему исхода в рамках заданной ситуации выбора из класса всех возможных в этой ситуации исходов;
• и выбор внешним управляющим субъектом нужной ему ситуации выбора для управляемого объекта (одновременно – субъекта принятия собственных решений) из класса всех допустимых ситуаций.

Единственный достойный человека способ существования – свободный выбор, выбор себя и мира.

В актах выбора человек выходит за собственные пределы.

Человек свободен (естественно – в меру этой свободы) в выборе и себя самого и Нового мира, и поэтому он несет полную ответственность за свой выбор, даже, если последствия выбора неопределенны и непредсказуемы.

Как же соотносятся для человека в этом мире его свобода выбора и объективная необходимость?

Наш ответ:

Человек свободен именно потому, что всегда стоит перед необходимостью свободного выбора в той ситуации выбора, которая фактически уже есть.

Если бы внешняя по отношению к субъекту, объективная реальность, то есть мир за мембраной его (субъекта) системы деятельности существовал сам по себе, внутренняя, субъективная реальность - сама по себе, то эти две реальности порождали бы два не связанных между собой, совершенно независимых потока событий.

Это и были две разных реальности.

Но мир устроен иначе. Эти потоки событий естественно-искусственно связанны.

И для каждого из нас, людей, субъектов жизнедеятельности этого мира, именно акты свободного выбора как акты «точечной сварки» увязывают оба аспекта единой реальности (аспекты объективный и субъективный) в единую реальность.

А, если плотность, «густота» таких актов точечной сварки возрастает, то совокупность сварных точек превращается в «чеканку».

Наши акты свободного выбора и порожденные этими актами наши поступки в прямом и точном значении этого слова чеканят нашу человеческую целостную реальность.

Приведенный здесь образ «сварки – чеканки» принадлежит Борису Виницкому.

Целостная человеческая реальность есть продукт деятельности свободного выбора Личности в Возможностном Мире.

В свою очередь, логически связанная последовательность поступков, операций, действий и образует систему деятельности. В данном контексте мы должны говорить о деятельности управления и самоуправления.

Управление в динамически неустойчивом мире.

Управление как таковое предполагает анализ ситуации – а факторы и акторы ситуации плывут; предполагает самоопределение управляющего субъекта – а критерии выбора, его собственные критерии – плывут; Совершение личностью акт ее свободного выбора, как мы только отметили – неотвратимо.

Но, кроме этого, он, этот выбор, и необратим!

Точнее - необратимы последствия каждого выбора.

Совершив выбор, мы не столько выбрали некоторый конкретный новый мир из числа возможных миров, сколько элиминировали (навсегда исключили из числа возможных) все невыбранные нами возможные миры.

А почему? Почему нельзя вернуться и перевыбрать?

Когда случилось - «здесь и тогда»? И что, собственно, случилось? В прошлом. Его уже нет, но мы из него родом.

Где сейчас - «здесь и потом»? В возможности. Будущее – веер возможностей.

А сейчас это будущее где? И что же это?

А что такое - «там и сейчас»? И как понимать это самое «сейчас»?

Что такое - «там и потом»? Когда – потом?

И что же случится в этом «потом»? И почему?*

Сильным ответом на подобные вопросы по отношению к физическому миру стала созданная в начале 20-го века теория относительности (Пуанкаре, Минковский).

Но мы не объекты, мы – люди!

А как все это применимо к нам, людям?

Вообще – к субъекту, личности, социуму, к живой деятельности?

Об этом подробно поговорим в четвертой части книги.

Информация и вероятность.

Строго математически, информация равна логарифму вероятности с противоположным знаком. Основание логарифма несущественно, его смена означает лишь смену величины единицы измерения как переход от сантиметров к дюймам. Применение двоичных логарифмов приводит к принятым сейчас единицам количества информации – битам. Предметно содержательно, количество информации, содержащееся в недоопределенной ситуации, равно числу бинарных опытов, достаточных для достижения полной определенности.

Если при подбрасывании монетки, вероятность каждого элементарного исхода равна ½, то количество информации, содержащееся в эксперименте, равно 1 (один бит).

Если при выбрасывании кости с шестью гранями, вероятность каждого элементарного исхода равна 1/6., то количество информации, содержащееся в этом эксперименте, составляет примерно 3,5 бита.

Если мы вытягиваем наугад карту из колоды в 32 таких карты, то количество информации в этом эксперименте составляет ровно 5 бит.

Соответственно, плотность информации определяется минус логарифмом плотности вероятности.

Стандартным образом определяется и энтропия данной ситуации выбора – как математическое ожидание информации.

Но, что произойдет с информацией и энтропией при изотонном преобразовании исходного вероятностного пространства?

Просто по определению очевидно, что количество информации также изотонно преобразуется, потому, что обратная приоритетность сохранится безусловно. Чем выше вероятность каждого элементарного исхода, тем ниже количество информации, получаемой от совершения самого исхода. И наоборот.

Тривиальная обратная изотония.

Сложнее обстоит дело с энтропией.

Поскольку значение энтропии характеризует не отдельный элементарный исход, а распределение вероятностей по ситуации в целом, то (с учетом технически неизбежной перенормировки новой вероятностной меры после изотонного преобразования), оно оказывается инвариантом.

А что измеряется энтропией в Возможностном Мире?

Устойчивость.

Устойчивость ситуации, устойчивость процесса, устойчивость субъективных критериев выбора, устойчивость самого Возможностного Мира.

Мы вновь пришли к пониманию того, что основной характеристикой динамики процесса является мера его устойчивости.

Зачем нам все это, такое абстрактное и сложное?

Для того, чтобы лучше понимать мир, в котором мы живем.

Чтобы быть более успешными в Нашем Возможностном Мире.

Открытый мир и стрела времени.

Во внутреннем мире каждой изолированной системы энтропия неизбежно монотонно возрастает и является своего рода счетчиком внутрисистемного времени.

Но, закрытые, полностью изолированные системы – идеализация.

Таких систем в мире нет. Мир в целом – открытый мир.

В нем все, что может взаимодействовать, взаимодействует, формируя системы деятельности все более высокой сложности.

Естественно, можно добиться снижения энтропии внутри системы, включив ее в надсистему и заплатив это энергетически (создав компенсирующий процесс).

Это свойство диссипативных систем (Илья Пригожин).

Мы не будем детально обсуждать этот известный из науки и техники факт.

При этом энтропия надсистемы, посчитанная с учетом компенсирующего процесса, вновь будет монотонно возрастать.

И так будет всегда. Невозможно добиться снижения энтропии ни на каком фиксированном системном уровне.

Иначе говоря, на любом фиксированном системном уровне энтропия всегда монотонно возрастает.

Это и порождает феномен стрелы времени.

Значит ли это, что энтропия мира в целом возрастает?

Нет

И в книге «Процессуальное управление», и в первой части этой книги мы указывали, что любая система одновременно является и подсистемой, и надсистемой.

Следствием этого, является невозможность достигнуть некоторого «дна», двигаясь от исходной системы к ее подсистемам и глубже, и невозможно достигнуть некоторого «потолка», двигаясь от исходной системы к ее надсистемам и выше.

Ни пола, ни потолка – нет.

У мира в целом нет надсистемы, мы в принципе не можем говорить о мире как о чем-то целом. Для этого нужно выйти в мета-позицию к миру, что невозможно.

Но ведь у каждой системы всегда есть надсистема. Иначе не может быть.

А у мира как целого – ее нет. Значит, мир – не система.

Мир системен, но он – не система.

Между миром изнутри, миром в целом (а только такой мир нам и дан) и миром извне, миром как целое лежит непреодолимый информационный барьер.

А, если мы может быть только внутри этого мира, то энтропия у каждой системы – своя (не значение энтропии, а сама величина), время у каждой системы – свое, свое настоящее, прошлое и будущее.

И тогда для нас стрела времени – проявление необратимого отбора по схеме:

фактическое настоящее – отбор возможных (процессуально достижимых) состояний – формирование пространства новых возможных состояний - актуализация некоторых возможных состояний – отбор новых фактуальных (процессуально устойчивых) состояний из класса всех возможных - наблюдаемая реальность.

И еще одно.

Время – феномен внутрисистемный. Нет одного или единого времени для всего Мира. Ход течения времени в разных, то есть - не взаимодействующих системах несопоставим и принципиально несоизмерим.

Любой акт соизмерения времен разных систем предполагает прямое взаимодействие этих систем, следовательно – означает неизбежное превращение их в некоторую новую целостность со своим внутрисистемным временем.

Поэтому широко распространенные декларации типа: «Вселенная произошла одиннадцать миллиардов лет назад» лишены не только смысла, но и вообще какого-либо содержания.

С одной стороны, для того, чтобы быть системным, мир должен быть хотя бы локально устойчивым.

Иначе он был бы ненаблюдаем.

С другой стороны, для того, чтобы быть саморазвивающимся процессом, мир должен быть хотя бы точечно неустойчивым.

Так оно и есть.

И так, и так.

Детальный разговор продолжим в четвертой части книги.

Чем выше внутренняя сложность системы, тем обширнее и многомернее пространство доступных для системы выборов собственного будущего.

Можно сказать, что внутренняя сложность системы порождает это пространство доступных выборов.

Для внешнего мира такое непредсказуемое поведение системы как целого в этом внешнем мире, определяемое и самоопределяемое ее внутренней свободой, свободой коренящейся в ее системной сложности, воспринимается как динамическая неустойчивость, т.е. как случайность.

Процедура выбора. Процесс принятия решений.

Очевидно, что совершение личностью своего свободного выбора есть некоторый процесс или, скорее, некоторая процедура – процедура «выбирания».

Необходимо различать ситуацию выбора, процедуру выбирания и продукт уже совершившегося выбора.

Процедура осуществления выбора по своей природе явно связана с процессом принятия решений. А, это, свою очередь связано с разрешением проблем и решением задач.

В части 1 книги «Процессуальное управление» мы уже говорили о проблемах и задачах. Сейчас вкратце повторим обсуждение этой тематики.

Проблема – что это такое?

Сначала сформулируем – чем же проблема отличается от задачи.

Что именно делает проблему проблемой, а не просто очередной задачей?

Задача – то, что нужно решить, есть необходимость принять решение.

При этом либо алгоритм нахождения или принятия решения нам уже известен, либо нам известен алгоритм нахождения нужного алгоритма, например, нам известен тот, кому этот алгоритм известен или мы знаем в какой книге этот алгоритм можно найти.

Тогда, это - именно задача.

Задача потому, что ситуация, в которой мы находимся, является стандартной и предполагает применение стандартных алгоритмов.

Проблема возникает тогда, когда нам нужно, необходимо найти или принять решение, а в наших знаниях, в нашем опыте нет ни готового алгоритма принятия нужного решения, ни алгоритмов нахождения необходимого алгоритма.

Вот тогда мы действительно оказались в проблемной ситуации, а нахождение решения требует совершения творческого акта.

Проблема – это проблемная ситуации, ситуация нестандартная, без очевидных способов и инструментов эффективной деятельности.

Обсуждая процедуру осуществления выбора при столкновении с задачами и проблемами, будем иметь в виду то различение ситуации, процесса и продукта, о котором мы чуть выше сказали.

Резюмируем.

Задача решается, именно решается, и решается она с помощью априори известного алгоритма.

Проблему решить нельзя! Проблемы не решаются, а снимаются изменением ситуации, превращением исходно проблемной ситуации в непроблемную.

Итак, есть исходная ситуация.

И первый акт процедуры выбора в исходной ситуации состоит в ретроспективной рефлексии, т.е. в осознание субъективных мотивов и объективных причин, заставивших нас вообще заниматься фактическим положением вещей и в принципе рассматривать это положение вещей как актуальную ситуацию.

Мы ведь не рассматриваем каждое непрерывно изменяющееся положение вещей как ситуацию, в которой нужно принимать решение.

Мы зачем-то и почему-то это сделали, значит, мотивы и причины есть.

Их нужно выявить и зафиксировать, нужно понять – в чем состоит трудность, с которой необходимо справиться.

Второй акт процедуры выбора в исходной ситуации состоит в идентификации того, какова природа этой трудности – это задача или проблема. Для этого придется обратиться к себе, к своему опыту ранее принятых решений, к истории собственного поведения в своих точках бифуркации.

Придется инвентаризовать тезаурус своих стандартных способов и средств такого поведения. Если что-то из таких способов и средств подходит для нашей актуальной ситуации, оказывается эффективным – имеем дело с задачей, если нет – перед нами проблема.

А третий акт процедуры выбора в исходной ситуации состоит в принятии первого решения – действительно нам нужно с возникшей трудностью разбираться.

Может - ну ее? И это первое решение – результатное, так как обращено к нам самим.

Дальше напрашивается двигаться по системным процессам – заняться анализом актуальной ситуации. Это делать действительно нужно.

Но, никакого решения принимать не нужно. Анализ ситуации – сложная, часто творческая, но все же в своих основах стандартизируемая работа.

А сделать эту работу нужно.

Решение.

Мы много раз в этой главе сказали : «решение», полагая, сто значение этого понятия априорно понятно. Но, как раз в рассматриваемом нами сейчас контексте есть и возможность, и необходимость это содержание уточнить.

В нашем привычном языке и в нашей обиходной речи многое в концепте «решение» семантически смешено и прагматически применяется некритично.

Присмотримся более внимательно к вариантам. Почувствуйте разницу!

Решение как сформировавшаяся (и, возможно – осознанная, но не всегда) мотивация начать осуществлять некоторую деятельность в ситуации выбора.

«Я решил: это уравнение надо решать! Вот мое решение».

Решение как процесс решения задачи регулярными техниками и стандартными алгоритмами (ход решения).

«Я сейчас как раз в процессе решения квадратного уравнения, применяя формулы Виета. Могу показать, что и как я делаю. Посмотрите, вот мое решение».

Решение как полученный продукт процесса решения задачи. «Вот мое решение: х=2».

Решение как результат самоопределения в проблемной ситуации.

На что-либо решиться буквально значит - решить себя, выбрать будущего себя

«Я решился все, что есть, бросить и начать все сначала. Вот мое решение».

И вот теперь вновь о самоопределении.

Свобода и самоопределение.

Концепт свободы непосредственно связан с концепцией системных процессов и, в первую очередь, с процессом самоопределения. Это и понятно. Человек, определяющий роль, позицию, будущего себя и будущий мир, совершающий выбор себя в этом мире, конструирующий модель этого мира в себе и создающий собственно этот новый мир, вынужден совершать этот акт самоопределения свободно.

Именно – свободно.

В главе 11 книги «Процессуальное управление» мы говорили о мотивационной иерархии и об аксиологическом ландшафте личности, а в первой части этой книги прямо обсуждали проблематику аксиологического управления.

Именно в свободном самоопределении (а, это – тавтология, так как несвободного самоопределения быть не может) – корневой источник принятия именно такого решения именно этой личностью.

Этому посвящена вся третья часть нашей книги.

Продуктом самопределительного системного процесса является формирование критериев выбора цели, критериев целеполагания.

Выбор критериев из класса критериев вообще возможных.

Это – принятие решения?

Да, конечно! Глубинное решение, корневое.

Выбор цели.

Целеполагание – проектный по своей природе системный процесс.

Следовательно, теперь речь должна идти о выборе проектных решений.

Выбор способа достижения этой цели - программный по своей природе системный процесс.

Следовательно, теперь речь должна идти о выборе программных решений.

Выбор проектный и выбор программный – очень важны, они необходимы.

Также как и анализ ситуации – это сложная, часто творческая, но все же технологизируемая работа.

Готовность действовать.

Есть картина актуальной ситуации, есть целевой проект, есть программа (даже – план) действий, но только теперь нужно решиться действовать.

Перестать размышлять, начать действовать! Нужно решиться на это. А \это – решение!

Да, но решение другого рода. Для осуществления такого выбора требуется личная решимость.

Управление актуальным продвижением.

В соответствии с принципом оптимальности мы принимаем решения на каждом шаге продвижения к целевому облаку. При этом нами предложен алгоритм такого продвижения в целом.

Значит ли это, что свободного не осталось?

Конечно, нет.

Да, есть принцип, он дает основание для принятия решения, но само решение нужно всякий раз принимать самому и на свой страх и риск.

И теперь мы подошли к исключительно важной для дальнейшего теме – связи между символьным синтаксисом и деятельностью свободного выбора.

Несколько забегая вперед, скажем предварительно - человек, личность не может совершать свой в меру выбор, не опираясь не некоторые символьные концепты.

Этой теме посвящена следующая глава.

Свободный выбор. Вообще – свобода. Что это такое?

Мы ведь постоянно говорим именно о свободе, а не о вольности. Эти понятия части смешивают. Вольность, это независимость своей самости от внешних воздействий, способность адаптироваться к внешним условиям, самосохраняясь по существу.

Мы же говорим о свободе внутренней, о способности быть независимым от внутренних возмущений, способность самоизменяясь управлять формированием своего собственного аксиологического ландшафта.

Но кто же этим процессом управляет и как?

Об этом подробно поговорим в конце этой части книги.

Выше мы связали феномен свободы со сложностью системы и процессуальной устойчивостью.

И все же, что значит это сладкое слово - свобода?

Не мы первые задаем этот вопрос.

Даосы и последователи Конфуция, эллинские и римские стоики, великие арабоязычные мыслители ибн Сина (Авиценна), ибн Гебироль (Авицеброн) ибн Рушт (Аверроэс) крупнейшие деятели европейского Возрождения (вспомним трактат «О достоинстве человека» Пико дела Мирандоллы) стремились ответить на простой и исключительно трудный вопрос: «Что такое – свобода и где ее корни?».

Свобода и необходимость.

Так как же связаны между собой свобода и необходимость, свободный выбор в данной ситуации и выбор самой ситуации выбора?

Голландия, 16 век, Барух Спиноза: «Свобода есть осознанная необходимость». Необходимость.

Если – необходимость, то где же тогда свобода?

И есть ли тогда она вообще – эта самая свобода?

Основания для конструктивного ответа на этот вопрос нами уже заложены.

Выше мы говорили о свободе как одном из обличий феномена динамической устойчивости, случайности и сложности.

А мы знаем, что есть.

Ведь мы фактически постоянно совершаем свой тот или иной свободный выбор.

Так, где же она, свобода, скрывается?

Мы полагаем, что все дело в рефлексивной самоосознанности, в феномене самоосознания.

Осознать, понять – далеко не предзаданные, жестко не детерминированные, а субъектные по своему происхождению явления.

Выше мы говорили, что понять – значит создать концептуальную модель понимаемого.

А основой концепции могут быть знаки разных уровней.

И наивысшим уровнем является знак знаковых классов – символ.

Следовательно, еще до осознания некоторой необходимости субъекту, личности (это не одно и то же, но об этом - позже) предстоит сделать выбор, выбор символа и соответствующего класса его денотатов (а это – знаки, которые сами являются именами классов референтов)

Конечно, акт свободного выбора неотвратимо связан с личной ответственностью того, кто совершает этот выбор.

Но, если в самом корне осознания лежит акт свободного выбора, то эта свобода – первична. Не необходимость определяет, детерминирует, ситуацию и меню выбора, а первичная свобода выбора символьного синтаксиса определяет характер необходимости и, тем самым, предшествует ей.

Где же ее искать и найти эту первичную свободу?

Здесь мы выходим к тематике остранения.

О феномене остранения говорили представители формальной школы, опоязовцы и их многочисленные последователи.

В первую очередь, введение этого понятия связывают с именем Виктора Шкловского – философа, лингвиста, искусствоведа, режиссера, критика.

Здесь вспомним русскую формальную школу и, в первую очередь, концепцию остранения. В известной статье «Искусство как прием», вышедшей еще в 1917 году, Виктор Шкловский во многом предвосхитил (а, может быть – предопределил?) проблематику потока культурологических, антропологических и семиотических исследований прошлого века.

Конечно, и до явного введения этого понятия остранение было распространенным приемом художественного творчества.

Но, одно дело – практически использовать некоторую технику, другое – отрефлексировать эту практику как опыт и создать на этой основе соответствующий концепт, развернуть его затем в полноценную концепцию.

В основе этой концепции лежит идея: «Всегда видеть мир впервые».

Мир стар как мир, но мы–то в нем впервые.

Способность отречься (именно – отречься) от тривиального, от привычного и рутинного взгляда на мир и себя в нем, удивляться этому миру и себе в нем.

Способность, глядя на вроде бы совершенно стандартную ситуацию, где следовало бы действовать хорошо и надежно освоенными, регулярными способами говорить себе всякий раз: «Как странно! Почему это так?»

«Бывает, на ноже карманном

Найдешь пылинку дальних стран,

И мир опять предстанет странным,

Окутанным в цветной туман».

Александр Блок

Для целей нашего исследования эта проблематика представляет особый интерес, поскольку дает субъекту инструмент осознания своей собственной ситуации свободного выбора как ситуации как-то возникшей, возможно возникшей в соответствии с чьим-то замыслом.

А это дает основания поставить под сомнение абсолютность этой свободы, увидеть ее в цепи причинно-следственных связей, увидеть ее границы.

А это значит – дает возможность сделать свою свободу объектом управления.

Как же управлять?

Психика человека насквозь социальна.

Именно социальная, коммуникативно - соорганизационная деятельность кодируется субъектом в соответствующих символьных концепциях и, собственно, формирует из субъекта – личность.

Но, как мы помним, в основе концепции всегда лежит концепт (возможно, не осознаваемый).

Соответственно, в основе символьной концепции лежит конкретный символьный концепт.

Откуда он пришел?

Как узнать, он (нативный для меня символьный концепт) – он мой или навязанный мне социумом? Как узнать, так свободен я или нет?

И свободен ли мой свободный выбор, если сама ситуация моего свободного выбора кем-то уже выбрана, а я в ней оказался?

А им, Другим Человеком, она свободно выбрана или тоже навязана?

Очевидно, необходим выход в мета-позицию к существующему положению вещей (это еще не ситуация, ситуация предполагает формирующий ее аспект).

Но выхода в мета-позицию недостаточно.

Ну, увидел мир и себя в этом мире со стороны – и что дальше?

Что с этим делать?

Нужно докопаться до того символьного концепта, который в данный момент нами не усомневается, принимается по умолчанию и даже не фиксируется нашим сознанием.

Неразличение нашим сознанием, принятие и использование нами по умолчанию (как нативного) этого скрытого символьного концепта превращает каждого из нас в социальный объект. Именно – объект.

Здесь нет настоящей свободы, извне встроенный внутренний регулятор управляет нашей деятельностью, формирует нашу судьбу.

Так что же делать?

Его, этот скрытый и, вполне возможно – навязанный нам социумом, символьный концепт следует различить, зафиксировать, остранить и сделать объектом изучения и управляемого изменения.

Превращение нативного символьного концепта из встроенного извне социального регулятора в объект своего собственного управления превращает человека в личность – субъекта своего собственного свободного выбора, носителя самой своей свободы, распорядителя своей судьбы.

Здесь есть глубокая диалектика символьного концепта как такового.

Символьный концепт как фактическая данность определяет класс знаковых систем (в частности – отдельных знаков), каждая из которых, в свою очередь, предполагает поле возможных содержательных интерпретаций.

Одновременно, символьный концепт как инструмент актуального управляющего воздействия играет роль конкретного дискурса, нацеленного на порождение у субъектно населенного объекта управления новое поле возможных содержательных интерпретаций.

И одновременно, символьный концепт как предмет внешнего управления самим фактом своего существования открывает поле возможных его модификаций, каждая из которых является новым символьным концептом, определяющим новый класс знаковых систем, каждая из которых предполагает новое поле содержательных интерпретаций.

Здесь корни свободы творчества и творящей свободы.

Вернемся к организационному проекту. Мы уже неоднократно отмечали, что организационный проект является продуктом штабной работы и служит рефлексивной упаковкой всего стратегического замысла в целом.

Организационный проект имеет очевидную технологическую и даже инструментальную природу и представляет собой некий «процессуальный компас», обеспечивающий эффективную деятельность стратегического управляющего (управляющей команды).

В этой главе мы рассмотрим еще один важный аспект организационного проектирования и процессуального управления как такового – аспект драматургический.

Драма (греч – действие), драматургия (греч - творение действия).

А ведь в творении замысла будущего действия и дальнейшей реализации этого замысла, в конечном счете, и состоит суть процессуального управления.

И драматург, и оргпроектировщик замысливают и творят новую реальность, в буквальном смысле слова - создают новую жизнь для настоящих, живых людей.

И эти задуманные драматургом и оргпроектировщиком действия действительно изменяют жизнь конкретных людей, делают их жизнь действительно новой.

«Есть в книге памяти моей заветный знак: отныне - Vita Nova» - Данте Алигьери.

В этой главе мы будем рассматривать основы драматургии, интерпретируя их в реалиях и терминах процессуального управления.

Основы классической драматургии.

Основной принцип классической драматургии - принцип Буало или принцип единства места и времени действия. Управленческая суть принципа очевидна – невозможно осуществлять живое действие не сейчас, а вчера или завтра; невозможно его осуществлять сейчас, но не здесь, а в каком-то другом месте.

А вот проектировать, программировать и планировать его (живое действие) нужно было именно вчера. Так, но ведь это было вчерашнее живое действие, во вчерашнем «здесь и сейчас».

Вспоминать уже фактически совершенное действие, подвергать его рефлексивному анализу нужно будет завтра.

Все так, но это будет завтрашнее живое действие, в завтрашнем «здесь и сейчас».

Тем самым, мы затронули проблематику хронотопики процессов, а это важнейший аспект самоопределения процессуального управляющего - и оперативно-тактического и стратегического. Искусство осуществления живого действия в том и состоит, чтобы удерживая все контексты деятельности, эффективно действовать именно здесь и сейчас.

И вся сеть рассмотренных нами выше хронотопов определяется управляющим субъектом именно в его «здесь и сейчас».

Но, где границы этого «здесь и сейчас» и, вообще, где границы каждого из контекстов реальности?

Ясно, что эти границы должны определяться не физическими координатами процесса, а его смыслом.

Исходя из нашей методологической позиции, мы отвечаем на этот вопрос следующим образом:

границы контекста, это границы системно целостной деятельности – от исходной проблематизации, мотивирующей субъекта эту деятельность осуществлять, до финальной рефлексии, продукты и результаты которой станут началом новой системно целостной деятельности.

«Здесь и сейчас» – не сцена разворачивающегося живого действия, а сама реальность живого действия. Но об этом мы подробно поговорим в четвертой части книги.

Конец чего-либо – чему-нибудь новому начало.

Вернемся к драматургии процессуального управления.

Экспозиция (лат - описание, изложение).

В драматургии экспозиция описывает и характеризует обстановку, предшествующую началу деятельности. В процессуальном управлении драматургическому термину «экспозиция» соответствует понятие «функционального поля» (возможно вместе с иерархией уровней управления этим полем и непременно с указанием его населения).

Фабула (лат - суть повествования).

В драматургии фабула описывает исходную расстановку действующих лиц и занимаемые ими позиции. В процессуальном управлении драматургическому термину «фабула» соответствует понятие «позиционного расклада – топики» системы с описанием сути значимых позиций и их носителей - позиционеров.

Если в фабуле задействованы и учтены позиционные конфликты на различных или вообще всех иерархических уровнях системы, термину «фабула» будет соответствовать понятие «архитектуры» системы деятельности.

Интрига (лат - завязка).

В драматургии интрига описывает соотношение действующих лиц и их интересов, вызывающее поступки этих лиц и, таким образом, генерирующее поток последующих событий. В процессуальном управлении драматургическому термину «интрига» соответствует понятие «системообразующего позиционного конфликта».

Ведь именно этот позиционный конфликт (даже – системообразующий конфликт) и инициирует деятельность как таковую.

Сюжет (фр - последовательность описываемых событий).

В драматургии сюжет именно и описывает связный поток совершаемых действующими лицами поступков и порожденных этими поступками событий, Сюжет разворачивается в условиях и обстоятельствах, определенных фабулой и интригой.

Сюжет прописывается драматургом на стадии создания произведения.

Сюжетная линия – связная последовательность поступков, совершаемых действующим лицом в соответствии с его позицией и топикой ситуации в целом, а также и основную канву порожденных этими поступками событий.

В процессуальном управлении понятию термину «поступок» соответствует понятие «операция», а драматургическому термину «сюжетная линия» соответствует понятие «программа».

Существует радикальное отличие сюжета в драматическом произведении от сюжета актуально реализующегося в живом управляемом процессе.

В организационном проекте сюжет может быть прописан только и именно как прогнозируемый и \ или проектируемый ход событий.

Фактически реализующийся сюжет может развиваться совершенно иначе (см. принцип оптимальности).

Сцена (греч и лат - место действия).

Сценарий.

В драматургии сценарий описывает связную последовательность возникающих в ходе разворачивания сюжета ситуаций и поступков, совершаемых действующими лицами в этих ситуациях.

В организационном проекте единственный сценарий прописан быть не может.

Но возможно сценарное прогнозирование – прописывание различных вариантов прогнозируемого хода событий. Можно говорить о сценарном прогнозировании на разных слоях вложенности – от сценирования отдельных операций до сценирования всего накрывающего процесса.

Драматические герои – главные действующие лица. На них лежит максимальная ответственность за выбор сюжетного сценария, варианта развития сюжета в целом и т.д.

Для нас герои - позиционеры нашего системообразующего конфликта.

Действующие лица - позиционеры иных позиционных конфликтов.

Прочие персонажи - функционеры, не имеющие собственных позиций в данной топике. Они, возможно, герои других позиционных (и даже системообразующих) конфликтов, но не из этой системы. В этой системе их конфликты – коммунальны.

В драматическом произведении роли героев, действующих лиц и прочих персонажей исполняют актеры. В процессуальном управлении все роли исполняют сами герои, действующие лица и прочие персонажи.

Все действующие лица, включая героев, называются акторами.

Можно говорить еще и о процессуальном амплуа.

Конкретные люди в силу личностных особенностей оказываются в ситуациях, ролях и позициях приблизительно одного и того же типа.

Это их процессуальные амплуа.

А есть еще авторы и режиссеры - постановщики.

Но о них мы поговорим позже.

Объекту при всей его внутренней субъектности приходится, так или иначе, жить в некоторой ситуации – возможно, кем-то и зачем-то созданной.

А, возможно и нет – в ситуации возникшей естественно.

Естественно – что это должно означать?

Декорации.

Для нас декорации системы деятельности, это - условия и обстоятельства ее осуществления.

Декорации как условия важны, и что-то значимое определяют.

Вспомним знаменитое ружье, которое несколько актов висит, а потом стреляет, и без этого выстрела все окажется как-то не так.

Декорации как обстоятельства несущественны.

Однако могут стать существенными – спонтанно или в соответствии с проектом.

Что делают по процессуальному смыслу театральный художник и декоратор, создавая соответствующие декорации?

Проектируют и создают условия и обстоятельства, обеспечивающие эффективное осуществление запроектированной и спланированной деятельности.

И это тоже неотъемлемая часть организационного проекта.

Антракт.

Антракт, то есть то, что между действиями.

А что собственно лежит между действиями?

Если вспомнить процессуальные состояния системы деятельности, то кроме состояния творческого действования, есть еще два состояния: состояния проблематизации и рефлексии.

В рассматриваемом нами контексте, антракт как последействие и преддействие, это:

• осознание и осмысление произошедшего действия всеми персонажами, в том числе – участниками массовки и зрителями, что ведет к проблематизации или депроблематизации всех участников; 
• проблематизация или депроблематизация и акторов, и участников массовки с возможным изменением не только топики (это почти неизбежно), но и сменой позиций и самих акторов;
• изменения набора факторов – условий и обстоятельств, то есть смена декораций.

Организационное проектирование как драматургическая деятельность.

Понимание драматургического аспекта процессуального управления и, в частности – драматургического аспекта организационного проектирования, дает возможность оргпроектировщику применить весь культурный опыт драматургии в своей деятельности.

Когда мы обсуждали технологию организационного проектирования, мы фактически уже применяли подходы, способы и приемы, заимствованные из драматургии.

В этой сфере управленческой деятельности для профессионального управленца открываются неограниченные возможности дальнейшего личного развития.

Здесь мы вновь, в текущем контексте повторим наш тезис о субъектно насаленном объекте. Объект, населенный субъектами, каждый из которых ведет себя именно как отдельный, системно целостный субъект – анализирует, самоопределяется, ставит перед собой цели, планирует способы их достижения, действует и т.д.

Эти системные субъекты взаимодействуют между собой – конфликтуют, договариваются, сорганизуются, сотрудничают в команде.

И все это как целое – объект.

И вновь - эмерджентный акт, несводимость свойств субъектно насаленного объекта к свойствам населяющих его отдельных субъектов.

И вновь тот же вопрос: почему все это как целое – объект?

Что делает этот объект для нас объектом?

Выше мы уже ответили: просто потому, что для нас это - объект управления.

Любой «другой человек» для нас – часть объективной реальности, потенциально – объект нашего управления.

Здесь - корни логики и его, и нашей деятельности.

При этом мы признаем его субъектом, равным в правах и возможностях с нами.

Мы должны с ним договориться и соорганизоваться.

Здесь - корни этики. Об этом мы уже говорили выше.

Итак, события происходят в некоторой, возможно кем-то целенаправленно созданной ситуации.

А, возможно и нет – в ситуации возникшей естественно.

Естественно – что это должно означать?

И свободен ли мой свободный выбор, если сама ситуация моего свободного выбора кем-то уже выбрана?

Определяющей оказывается позиция стратегического управляющего.

Следовательно, любая ситуация, в которой мы оказались – стандартная она или проблемная, всегда уже есть.

Ее существование есть факт – продукт и результат прошлого – такого прошлого, каким оно состоялось.

И нам, оказавшимся в этой ситуации, как факт даны ее условия и обстоятельства, как исходные данные.

Естественно они возникли или искусственно – кем-то целенаправленно созданы?

Всегда – и так, и так.

Мир объективен (но не только объектен) и мир субъектен (но не только субъективен).

Прямо или косвенно, но субъектность мира присутствует всегда и во всем.

Потому что мы сами – субъекты и этот факт первичен и неустраним.

Оказывается, что разделить естественное и искусственное, разложив их по отдельности в разные стороны - невозможно.

Актуально осуществляя в фактически данной нам ситуации выбора свой выбор по собственному разумению и под собственную ответственность за последствия, мы действуем свободно.

Это и есть мера нашей свободы.

Абсолютная свобода – идеализация.

Управление свободным выбором.

Так, значит, свободным выбором можно управлять?

Самим актом свободного выбора – нет, нельзя.

А вот формированием ситуации, в котором совершается этот свободный выбор – можно!

Вспомним принцип оптимальности.

Управляемый субъектно населенный объект, управляя самим собой в соответствии с принципом оптимальности, тем самым вписывается своей фазовой траекторией в постоянно меняющийся рельеф.

А изменением фазового рельефа можно и нужно управлять.

Этим и определяется стратегический уровень управления.

В этом случае выбор объекта – не только свободен, но одновременно и оптимален.

При этом и ситуация выбора, и поведение объекта стратегически управляемы.

Это и есть мера предопределенности.

Абсолютная предопределенность – идеализация.

Естественное и искусственное, свободное и предопределенное тоже оказываются контекстуально вложенными реальностями. Необходимо полагая условия и обстоятельства актуальной ситуации выбора естественно возникшими (а иначе мы не сможем работать с этой ситуацией как с объектом), мы понимаем вложенность в эту естественность субъективных (целенаправленных) влияний.

Отдавая себе отчет в том, что в формировании актуальной для нас ситуации всегда присутствует субъективное (целенаправленное) участие, мы необходимо принимаем условия и обстоятельства актуальной ситуации как ставшие для нас естественными. 

Таким образом, необходимость выступает как форма, а свобода как содержание, эту форму наполняющее.

В сильной форме этот тезис звучит так:

достижение максимальной возможной в заданных условиях свободы есть конечный смысл всякой деятельности как таковой, необходимость есть морфология процесса этой деятельности, задающая эти условия, то есть границы возможного.

И вновь повторим - реальность слоиста и скважна.

Как это можно совместить – управление кем-то как объектом и его (объекта) свободу выбора? А ведь в этом-то совмещении все дело.

Так кто же управляет?

Управляет каждый – в своем контекстуальном слое.

При этом тот, кто управляет формированием ситуации свободного выбора для субъектно населенного объекта (в том числе – для себя самого) ipso facto занимает место стратегического управляющего.

Демиургия.

Теперь мы видим, что стратегическое управление целенаправленно формирует новую естественно-искусственную, слоисто – скважную реальность.

В этом и состоит глубинная процессуальная сущность стратегического управления, да и управления вообще.

Для обитателей управляемого субъектно населенного объекта стратегическое управление творит для них – обитателей населенного объекта новую реальность, их новый мир.

Стратегический управляющий становится творцом – демиургом их мира.

Но, почему только стратегический управляющий?

Каждый управленец на своем контекстуальном слое неизбежно управляет, а значит – создает новую реальность для соответствующего ниже вложенного контекстуального слоя.

Для этого, ниже вложенного контекстуального слоя реальности, он - демиург.

Демиургия – глубинная сущность управленческой деятельности вообще.

Теперь вспомним о драматургии управления.

У организационного проекта – проекта создания новой реальности есть автор.

Мы уже знаем, что нормативно таким коллективным автором должна быть управляющая команда, в формате штаба создающая организационный проект.

Практическое осуществление организационного проекта обеспечивает режиссер – постановщик действия.

А режиссура живого действия также осуществляется командой и также в формате штаба, но штаба уже не оргпроектного, а оперативного.

Демиург - творец.

Демиургия – творение, творческая деятельность.

Творческая деятельность - тоже системная деятельность?

Возможно.

Это – проблема, и ее следует обсуждать.

А можно ли творческой деятельностью управлять?

Возможно.

И это тоже – проблема, и ее тоже следует обсуждать.

Будем это делать.

Читатель, конечно, понимает, что сейчас мы апеллируем к знаменитому философскому эссе об абсурде Альбера Камю о бунтующем человеке.

Абсурден ли удел человеческий?

Действительно, если личность со своим свободным выбором – выбором критериев, выбором замысла, со своими проектами, программами и планами, со своим рефлексивным мышлением, всегда включена в уже заданную кем-то и чем-то ситуацию выбора, пусть свободного, если естественные или искусственные (кем-то целенаправленно созданные) условия и обстоятельства выбора неизбежно ограничивают нашу свободу, то в чем смысл, в чем цель, в чем ценность человеческих усилий?

Может быть, действительно – абсурд?

Для Камю – действительный абсурд, и предлагаемый им, Альбером Камю, выход – метафизический бунт, бунт свободной мыслящей личности против предопределенности и бессилия что-либо изменить по существу.

А, если жизнь личности – не абсурд, то где корни этой осмысленности, целеопределенности, ценностной наполненности?

Искомый ответ на этот вопрос должен простым и ясным, непосредственно указывающим на некие таинственные корни.

Да и так ли таинственны ли они?

Может быть, ответ перед нами, но мы не различаем его, не выделяем среди универсума повседневности?

Так ли бессмысленна и бесполезна работа Сизифа?

Посмотрим.

Продуктивность и результативность.

Мы постоянно опираемся на различение продукта деятельности и ее результата. Соответственно, мы вправе говорить и о продуктивности деятельности, и о ее результативности.

Продуктивностью деятельности будем называть фактическое производство продуктов деятельности по номенклатуре, качеству и сроку изготовления в соответствии с замыслом субъекта.

Результативностью деятельности будем называть достижение самим субъектом деятельности своего нового собственного состояния с более высоким адаптивным потенциалом, т.е. с новыми, более высокими возможностями осуществляемого самим собой управления накрывающими процессами.

Взглянем вновь на труд Сизифа.

Всякий раз камень такими усилиями воздвигнутый на вершину горы, скатывается обратно вниз. Безысходно и неотвратимо.

Какова продуктивность такого труда?

Понятно, нулевая.

А какова его результативность?

Не обязательно нулевая!

Это зависит от того, меняется ли сам Сизиф как субъект закатывания камня на гору, как субъект организующий и управляющий деятельностью закатывания камня, как личность рефлексивно мыслящая и способная пересмотреть те критерии, которые принуждают его, Сизифа, этой непродуктивной деятельностью заниматься.

Оказывается, что результативность труда Сизифа зависит не от богов, а от самого Сизифа.

И это меняет все!

Для нас критически важно - осознает ли, осмысливает ли, рефлексирует ли Сизиф прошлую практику своего прошлого регулярного «камнезакатывания», концептуализирует ли он эту прошлую практику как новый личный опыт, готов ли он к радикальному изменению положения вещей, к изменению самого себя к совершению жизненной бифуркации?

Если нет, то Сизиф – абсолютно нерефлексивен, и вряд ли может считаться личностью.

Ведь Сизиф – как раз и есть символ, символ фатальной неотвратимости и безысходности.

Но, если неотвратим не заданный кем-то или чем-то сюжет, а неотвратим свободный выбор, то наш символ – антиСизиф, творец мира и себя, демиург.

Если да, то дело не в метафизическом бунте, а в свободном выборе себя самого, своего будущего, в смене символа своего Я.

Зачем бунтовать против воли богов, если можно творить, свободно создавать мир и себя своею волей? Как известно, «воля богов – темная материя», но своя воля должна быть материей ясной.

Сизиф и культура.

Казалось бы, при чем здесь культура? А именно в этом – суть дела.

Культура на латинском – возделывание.

Можно возделывать почву, повышая ее плодородие, т.е. – ее продуктивность.

Можно возделывать металл, изготавливая из него необходимые инструмента, повышая тем самым продуктивность деятельности того, кто этим инструментом воспользуется.

Можно разрабатывать новые технологии, повышая продуктивность деятельности субъекта этой деятельности.

Можно возделывать саму деятельность, повышать степень ее системности, а значит – повышать ее (деятельности) продуктивность.

Все это различные уровни и формы окультуривания (возделывания) объективной реальности, ее последовательного опредмечивания.

Но ведь можно и нужно говорить и о возделывании самого субъекта деятельности. Кто, если не он, может и должен совершить все вышеприведенные продуктные продвижения?

А возделывание самого субъекта деятельности – процесс не продуктный, а результатный, нацеленный на изменение и развитие самого субъекта.

Посоветуем читателю за более подробным изучением режима саморазвития обратиться к части 1 книги «Процессуальное управление», а сейчас лишь зафиксируем очевидный факт – общепринятое различение культур материальной и духовной имеет в своей основе коренное различие двух аспектов любой системной деятельности – аспект продуктный и аспект результатный.

Несомненно, важны оба аспекта, но для нас – приоритетен аспект результатный. Повышение системной сложности самого субъекта деятельности как естественное и неизбежное следствие генерирует производство субъектом все более высокого уровня системной сложности продуктов, производство продуктов все более высокой культурной ценности и значимости.

Именно результатность, неустранимое самоизменение субъекта деятельности – корневая причина нелинейности динамики мирового процесса, корневая причина самой его процессуальности.

Как это связано с нашим эссе о Сизифе и его тяжкой доле?

Непосредственно.

Сизиф, развивая самого себя от особи к индивиду, от индивида к субъекту системной деятельности, от субъекта деятельности к личности, перестает быть безответным орудием судьбы, богов или провидения.

Он становится творцом своего Нового Мира и творцом самого себя как неотъемлемой части этого Мира.

Сизиф становится создателем символа нового мира и нового себя.

Об этом поговорим более подробно в следующей части нашей книги.

Теперь, во всеоружии только что сформулированных базовых принципов, зададимся новым вопросом - возможно ли говорить о технико-технологических основаниях более глубокого, не поведенческого, а аксиологического управления субъектно населенным объектом (в том числе - аксиологического управления самим собой)?

В этой главе мы намерены обсуждать технико-технологические основания аксиологического управления.

Аксиология.

В главе 11 книги «Процессуальное управление» мы очень подробно обсуждали мотивационную иерархию личности и, в частности, ее (личности) аксиологический ландшафт. Мы не будем повторять все там изложенное, лишь кое-что кратко напомним.

Личная ценность отвечает на вопрос: «Ради чего? Ради чего я вообще осуществляю эту деятельность (и даже саму жизнедеятельность) со всеми ее идеями, устремлениями, целями, планами, действиями и достижениями?».

Ценности различны, но их не так уж много.

Уникальная история становления и развития каждой личности порождает у нее свою уникальную структуру ценностных приоритето - аксиологический ландшафт личности.

В этой главе мы будем говорить об управляющем воздействии на сам аксиологический ландшафт, в том числе – свой собственный.

Назовем логически связную последовательность воздействий на аксиологический ландшафт личности аксиологическим управлением.

Мы предположим, что аксиологическое управление осуществляется в форме управляющего воздействия непосредственно на аксиологический ландшафт личности с целью его (аксиологического ландшафта) изменения (трансформации).

Такое предположение, по сути – гипотеза.

Допустима ли такая гипотеза, приемлема ли она?

Считаем, что – да, допустима и приемлема.

По-прежнему, наш критерий приемлемости той или иной гипотезы – ее операциональная конструктивность и инструментальность.

Аксиологические процессуальные состояния.

При рассмотрении деятельности аксиологического управления, мы сделаем акцент на накрывающих процессуальных состояниях.

А, значит, мы будем говорить об аксиологической проблематизации, аксиологическом творчестве, аксиологическом действии и аксиологической рефлексии.

Аксиологическая проблематизация.

Основания аксиологической проблематизации.

Нам представляется, что речь должна идти об адаптивности модели поведения данной личности, личности – адресата воздействия. Если актуально с адаптивностью все в порядке, если личность как субъект управления собственной жизнедеятельностью вполне успешна в соответствии с собственными критериями успешности, то и незачем стрелять из пушек по воробьям.

Усвоенные личностью и образующие ее аксиологический ландшафт ценности служат встроенными социально-психическими регуляторами ее адаптивности, регуляторами настройки и перенастройки модели ее поведения.

Ключевым основанием аксиологической проблематизации нам представляется проявившаяся на поведенческом уровне неэффективность существующих и естественно очевидных для личности (нативных) ценностных регуляторов.

Для отдельной личности состояние аксиологической проблематизации наступает в переломные моменты жизни.

Для общества в целом, такое состояние наступает в переломные исторические моменты, в периоды смены эпох.

Ключ к переходу от аксиологической проблематизации к аксиологическому творчеству – усомнение нативности, т.е. понимание личностью собственной естественно очевидной ценностной иерархии, чего-то для нее нативного, как лишь одну из возможностей ее же (личности) свободного выбора.

Аксиологическое творчество.

Акт творчества всегда состоит в создании нового концепта (об этом более детально во второй части книги и в третьей части книги «Процессуальное управление»).

А именно он нам и нужен, новый концепт управляющего воздействия (игрового хода), направленного на совершение трансформацию аксиологического ландшафта.

В готовом виде такого концепта нет и быть не может.

Где ключ к его созданию?

Ключ - в усомнении нативной очевидности.

Здесь мы вновь упомянем Виктора. Шкловского, ОПОЯЗ и формальную школу с их идеей «остранения». Мы пока не будем развивать связь этой темы с аксиологией, так как это лежит несколько в стороне от нашего текущего изложения, но вернемся к ней позже и рассмотрим ее значительно глубже.

Сейчас лишь подсказываем читателю, где и что искать для более отдельного ознакомления.

Во второй части книги мы уже говорили о различных семиотических уровнях понимания.

Далее мы будем говорить о понимании именно как о создании инструментально ориентированной концептуальной модели.

И еще мы будем говорить о возможных основаниях соответствующих концептов – и многое станет понятнее.

Пока только сформулируем общую схему: 

• «автоматически применяемые (присвоенные личностью, ставшие нативными) системодеятельностные фреймы;
• проблематизирующая ситуация дефицита, практической неэффективности привычных автоматизмов;
• осознание нативных системодеятельностных фреймов, поиск гомоморфных системодеятельностных фреймов;
• построение требуемого модельного гомоморфизма
• порождение нового концепта.

И, подводя промежуточные итоги вышесказанному в этой главе, сейчас мы фиксируем важный тезис: 

акт свободного выбора есть акт перенастройки самого ценностного регулятора.

Как же перенастроить собственный аксиологический ландшафт?

Аксиологическое воздействие.

Какова же логика осуществления аксиологического управляющего воздействия?

Цель воздействия – трансформация аксиологического ландшафта личности ради повышения ее адаптационного потенциала.

Смысл воздействия - выведение объекта воздействия (субъекта) в состояние аксиологической рефлексии.

Способ воздействия – достижение личностью состояния катарсиса средствами высокого искусства.

Катарсис – термин, введенный Аристотелем в «Поэтике», а именно – в его учении о трагедии. Попутно заметим, что общепринятая классификация работ Аристотеля произведена не им самим, а соответствует классификации Андроника Родосского.

Катарсис, буквально (греч.) – очищение.

Речь идет о душевной разрядке, об очищении и просветлении, достигаемых человеком в процессе сопереживания.

Но, сопереживание – естественная интенция личности, и возникает оно не только по отношению к театральному действию.

По отношению к театральному действию тоже, само собой.

«Что ей Гекуба?» спрашивает себя шекспировский герой , глядя на рыдающую зрительницу театрального представления.

Но, и в любом социальном взаимодействии, по-нашему – в игровом взаимодействии, при конструировании и совершении игровых ходов происходит по существу то же самое. Игровой воздействие именно тогда и эффективно, когда заставляет личность – адресата включиться в заданный контекст, заняться пониманием, сопереживать и взаимодействовать.

В пределе – заставляет творить свой новый мир.

Логика процесса конструирования игрового предмета как инструмента воздействия , суть которого – творческий акт создания предмета искусства, имеющего собственную ценность, независимо от его инструментальной природы.

Аксиологическая рефлексия.

Говоря об аксиологической рефлексии, мы должны говорить об осознании, осмыслении и об опредмечивании собственной системы ценностей.

Осознание собственного актуального аксиологического ландшафта есть первичный онтологический продукт аксиологической рефлексии.

Осознание траектории процессуального продвижения есть операциональный продукт аксиологической рефлексии.

Осознание себя самого как субъекта совершившего акт аксиологической рефлексии есть ее результат.

Осмысление – придание смысла. А смысл действиям, как мы знаем, придает цель, которая вырастает из оснований и причин.

Тогда, осмысление есть понимание оснований, подвигнувших нас заниматься описанным выше осознанием, и проектирование целей, которые мы ставим перед собой, замышляя этот процесс.

Опредмечивание системы ценностей в данном контексте есть проектирование игрового инструмента и осуществление управляющего воздействия.

Не правда ли, странная фраза: «Опредмечивание системы ценностей».

Но ведь сам наш подход – подход системодеятельностный и, более того, подход процессуальный как раз и предполагает, что все существующее в объективной реальности потенциально может быть фрагментарно включено в нашу систему деятельности. Является ли система ценностей, в частности – наша собственная система ценностей, фрагментом объективной действительности?

Ведь она по своей природе – самая суть, ядро личности.

Тем не менее – может.

Для этого субъекту аксиологического управления и, даже аксиологического самоуправления, требуется совершить полный рефлексивный (ауторефлексивный) акт.

А что же мы описали выше в этом разделе?

Очевидно, что выше мы как раз и описали рефлексивный выход нового типа - аксиологический рефлексивный выход.

Это уже не выход вверх, к новым эшелонам и уровням управления, как ранее, а выход (может быть – вход?) в глубины личности.

В чем ее процессуальная суть?

Аксиологическая рефлексия - одновременно и рефлексия (отображение полученного продукта), и ауторефлексия (отображение достигнутого результата), совершаемая над системой ценностей, в том числе - над собственными базовыми ценностями.

Это рефлексия, - потому, что аксиологический ландшафт становится объектом и, будучи включенным в контекст деятельности, ее предметом.

Это ауторефлексия – потому, что обсуждаемый аксиологический ландшафт – именно мой аксиологический ландшафт. Мой, уникальный и очевидный.

И для Меня, внутри Меня, это - первичная очевидность.

Вспомним декартовское «когито».

А для меня извне, для меня как объекта управляемого изменения, это – продукт целенаправленных усилий.

Таким образом, речь идет об управляемом изменении и самоизменении себя на глубине самооснований и самобоснований. личности.

Я и моя душа.

Так есть ли у человека душа?

И что оно такое – мое Я?

В последние десятилетия многие авторы настойчиво проводят о том, что никакого целостного Я у человека не, а человеческая душа – миф теологов и поэтов, гуманистов - либералов и прочих мистиков.

По мнению этих многочисленных авторов:

• «человек – собрание разных алгоритмов, у него нет единого внутреннего голоса, или единого Я»;
• «алгоритмы человека не свободны. Они сформированы либо генами, средой, их решения либо детерминированы, либо случайны – в любом случае, они не свободны»;
• «теоретически внешний алгоритм вполне способен познать меня лучше, чем я сам когда-либо познаю себя» 

Кавычки поставлены потому, что вышесказанное – не наш текст.

Более того, мы с такой позицией категорически не согласны.

Выше сказанное – обобщенная цитата.

На наш взгляд, все это – грубый редукционизм, игнорирующий очевидный факт – огромную сложность мира, огромную сложность населяющих его системных целостностей. Противников редукционизма часто подозревают в мистицизме.

Конечно же, мистицизм, иррационализм, вера в непознаваемое и доступное лишь в откровениях для нас так же неприемлемы, как и редукционизм, игнорирующий сложное и сводящий сложное к простому.

Наша позиция следующая: мир – это мировой процесс. И этот процесс системен.

Сам мировой процесс - не система, но он образован взаимодействующими системами.

Каждая система есть система активности (в частности – система деятельности).

У каждой системы необходимо есть и подсистемы, и надсистемы.

(Подробнее об этом - в книге «Процессуальное управление» часть 1).

А поскольку это так, то каждая система обладает и внешним и внутренним пространством.

Все без исключения системы деятельности – «матрешечны» (подробнее об этом - в книге «Процессуальное управление» часть 2).

А, значит:

• у каждой системы – своя мера сложности. Мера сложности системы определяется мощностью множества возможных для нее выборов.

Сложность системы – объективный феномен, обусловленный уникальной собственной историей системы, а именно – историей уже совершенных ею ранее выборов в точках прошлых бифуркаций; 

• системы деятельности высокой сложности, это самоуправляемые системы. Появление в системе контура самоуправления делает внутренний мир системы гетерархированным, то есть во внутреннем мире системы появляются различные уровни и эшелоны управления и самоуправления, управления рефлексивного и ауторефлексивного.

Уровень ауторефлексивности системы и есть мера ее свободы.

Чем сложнее система, тем более она свободна в своем выборе.

Но, сама свобода выбора существует всегда;

• в меру устойчивое и в меру неустойчивое поведение системы во внешнем мире, определяемое мерой ее внутренней сложности извне воспринимается как этой же мерой поведение случайное;
• отдельная личность – очень сложная гетеархированная система деятельности, одновременно управляемая извне и самоуправляемая изнутри.

Собственно Я как таковое живет только на мембране, в пограничье внешнего и внутреннего миров. Об этом еще будет разговор в четвертой части книги.

А можно ли обнаружить душу, человеческое Я?

Конечно можно.

Так их и обнаруживать не нужно. Все и так у нас перед глазами.

Расставим все по своим местам.

Речь не идет о душе как о некой мистической сущности.

Такую сущность обнаружить нельзя.

В нее можно только верить. Или не верить. Мы вопросами веры не занимаемся.

Это вопрос в меру свободного выбора самой личности.

Речь не идет о каком-либо специальном субстрате души.

Такого субстрата не существует.

Понятно, что никакие эксперименты его обнаружить не смогут.

И не смогут никогда.

С нашей точки зрения, речь должна идти об объективно наблюдаемом феномене самоуправляемого поведения достаточно сложного системного объекта.

Вот именно так - системного объекта достаточно сложного, чтобы стать и быть самоуправляемым.

Как мы уже ранее не раз говорили, за этой внешней «случайностью» лежит феномен внутрисистемной сложности и, как следствие этой внутрисистемной сложности - собственной свободы выбора.

В свою очередь, сама эта внутрисистемная сложность есть одновременно продукт и результат бифуркационной истории системы.

Истории всегда уникальной и в то же время типичной, а значит - умопостигаемой.

В этом – сущность существования субъекта как такового.

Именно о наличии у объекта (возможно – у субъектно населенного объекта) этой сложной многоуровневой и эшелонированной системы управления самим собой как субъектом собственной деятельностью и даже собственной жизнедеятельностью мы и говорим, когда употребляем символ «Я».

Ведь предметом системной деятельности может быть и объект, и способ воздействия на него, и сам субъект с его мотивационной иерархией и наличной системодеятельностной вооруженностью.

Таким образом, не претендуя на сколько-нибудь исчерпывающий анализ этой проблематики, оставаясь в рамках темы нашего обсуждения и безусловно разделяя феномен - Я и созданный нами символ этого феномена – символ «Я», мы сказали в этой главе о том, что с нашей точки зрения:

• Я – процесс, процесс рефлексивного и всегда одновременно с этим и ауторефлексивного управления и самоуправления;
• «Я» - символ этого процесса;
• Я – гетерархированный процесс.

А это значит, что в каждом Я можно выделить уровни и эшелоны

• есть Я – действующее;
• есть Я – управляющее;
• есть Я - рефлексирующее;
• есть Я – ауторефлексирующее;
• есть Я - самоуправляющее и т.д.

Я - всегда открытый процесс.

«Я» - символ системной целостности всех этих уровней и эшелонов.

А как же – Мы?

Ведь я не один.

Читатель, конечно, понимает, что речь идет о функциональной соорганизации и, конечно же, о командоформировании.

Субъект - человек сформирован эволюционно, биологически.

Субъект – команда формируется как продукт наших управленческих усилий.

«Мы» - символ новой целостности - «Я и Другой. Заодно».

Если Других много, технологически это переход от технологии функциональной соорганизации к технологии командоформирования.

О методе и технологии функциональной соорганизации и командоформировании мы детально говорили в первой и второй частях книге «Процессуальное управление».

Отсылаем читателя к этому изложению.

Естественно, в этой главе мы говорим о мире символов.

Как взаимосвязаны символ и процесс?

Семиотика процессуального символа.

Ранее, в предложенном Вашему вниманию методологическом исследовании Возможностного мира, мы постоянно опирались на символьный синтаксис как на основание, необходимое для создания адекватных моделей систем деятельности.

Однако та проблематика, к которой мы намерены перейти в нашей следующей книге предполагает скорее философский подход, чем собственно методологический.

А для философского исследования логики и синтаксиса недостаточно.

Значит, нужно расширить границы подхода, включив в него и прагматические референты, и семантические значения процессуальных феноменов.

И, значит, для дальнейшего продвижения нам потребуется полноценная семиотика процессуального символа.

Семиотика процессуального символа.

Как это понимать?

Если употребляя термин «семиотика», мы говорим о создании модельной знакотканной реальности и практическом применении знаковых моделей вообще, то семиотика символа, это – создание «символотканной» реальности и практическое применение именно символьных моделей.

Мы помним, что семиотика состоит из прагматики, синтаксиса и семантики.

Во второй части нашей книги мы уже достаточно детально обсудили тематику символьного синтаксиса в нескольких различных аспектах.

Это важнейшая для моделирования систем деятельности тематика.

Как мы видели, она лежит в основании конструирования семиотических и, в частности – математических, моделей систем деятельности.

А в этой главе будем говорить о прагматике и семантике, о прагматике и семантике символа.

Прагматика процессуального символа.

В соответствии с нашей методологией говорить о прагматике, это значит говорить о практике знакоприменения, о знаках и знаковых системах как об инструментарии системной деятельности.

В контексте этой части книги мы, естественно, будем говорить не о знаках вообще, а именно о символах.

Как это следует понимать - практика применения символов в живой системе деятельности?

Здесь нужно вспомнить о двух логиках – накрывающей логике деятельности и вложенной в нее логике дискурса как инструмента действия, логике управляющего воздействия.

Как мы знаем, дискурс, это по определению, текст – инструмент, текст – семиотическая «начинка игрового снаряда».

Когда, почему и зачем эта «начинка» становится символьной?

Ответ очевиден: это происходит тогда, когда в этом возникает потребность.

А такая потребность, в свою очередь, возникает тогда, когда «мишень» - входной шлюз в зону неудовлетворенных интересов адресата управляющего воздействия ориентирован именно на символьный дискурс.

Какими же должны быть различимые нами свойства адресата воздействия, чтобы входной шлюз в его зону интересов быть шлюзом символьной природы?

Во-первых, если адресат управляющего воздействия - Личность, то входной шлюз символьной природы у него точно есть.

Человек атрибутивно обладает психикой, и психика эта насквозь социальна.

А Личность – человек социокультурный, живущий в универсуме культуры данного социума, то есть в универсуме символов этой культуры.

«Человек – символьное животное» Эрнст Кассирер.

Вместе с тем, человек, это - и биологическая особь, и этологический индивид, и субъект деятельности, и личность на разных уровнях сложности своей системной организации.

А каждому уровню сложности системной организации соответствует свой уровень семиотического носителя – знака per se.

Следовательно, у адресата управляющего воздействия всегда (подчеркиваем – всегда) входной шлюз имеет сложную иерархическую структуру.

При этом: 

• каждый уровень этой иерархии соответствует выделенному уровню сложности системной организации человека – адресата, и должен быть сформирован синтаксически и семантически референтно и релевантно (о значении этих терминах читатель может посмотреть во второй части этой книги и в книге «Процессуальное управление»;
• все уровни этой иерархии между собой связаны контекстуальной вложенностью (смотри книгу «Процессуальное управление» часть 2).

А это значит, что сигнал может быть носителем образа, образ – носителем знака, знак – носителем символа (и символ – тоже?);

• эффективный инструмент управляющего воздействия («игровой снаряд») должен также быть внутренне гетерархированным в комплементарном соответствии с иерархией шлюза.

Таким образом, с нашей точки зрения эффективный инструмент управляющего воздействия:

• во-первых, должен быть различимым как сигнал. Иначе говоря, адресат воздействия должен понять и принять воздействие на себя не как фоновое явление, а именно как целеустремленный направленное именно ему сообщение о чем-то. А это не всегда для адресата тривиальная задача. Вспомним «Голос неба» Станислава Лема;
• во-вторых, должен быть сигнальным сообщением, изменяющим образную картину мира адресата и, вследствие этого, порождающим у адресата новую проблематизацию и мотивацию.

Это привычная и классическая задача создания автором произведений искусства;

• в-третьих, должен что-то значить для адресата, быть знаком имеющим значение и референцию. Это новый знак, значение которого - изменение образной картины мира, референция которого – Другой человек и Новый мир;
• в-четвертых, должен быть знаком, изменяющим знакотканную реальность адресата, то есть быть символом, мета-знаком изменения себя самого как носителя социокультурной парадигмы. Его референция – Новый Я.

А это задача высокого искусства;

Таким образом, в прагматическом аспекте

Символ – верхний уровень семиотической иерархии инструментов социального взаимодействия и может быть выстроен лишь в опоре на все предыдущие этажи.

И еще раз, несколько по-другому.

Символ – социокультурный феномен, возникающий на верхнем уровне инструментального производства, производства инструментов социального взаимодействия.

Семантика процессуального символа.

 Теперь пришло время кратко поговорить и о семантике символа.

В соответствии с нашей методологией говорить о семантике, это значит говорить о знаках, их значениях, референтах и, возможно, о концептах и концепциях.

ОНТО - символы.

Как мы помним, онтологические представления, это представления о некотором реальном положении вещей: актуальном, прогнозируемом, целевом, фактическом.

Осознание и осмысление онтологических представлений, их концептуализация предполагают порождение соответствующего концепта – сигнального, образного, знакового, символьного.

Скажем то, что представляется тривиальным, почти банальным.

Символы ОНТО – представлений прямо и точно модельно соответствуют видам представлений субъекта, о которых мы чуть выше упомянули.

Почему это так?

Когда мы говорим: «топика актуальной ситуации» или «целевая онтология», мы еще не создаем реального положения вещей, мы создаем знак такого положения вещей.

И, если мы говорим о некотором конкретном, содержательно наполненном представлении, то это – просто знак, именно знак.

А его значением как раз и является конкретно и содержательно наполненная топика, онтология и т.д.

Но, если мы говорим о положении вещей вообще, то это уже не просто знак, это – мета-знак, знак знаков, то есть - символ, поскольку значением такого мета-знака является класс знаков определенного вида.

А вид этот, в свою очередь, модельно соответствует виду представлений субъекта.

ОНТО - символ, это – социокультурный символ Возможностного Мира.

ОП – символы.

Каждый шаг системы деятельности необходимо содержит собственно живое осуществление действия – операцию. Множеству допустимых (потенциально осуществимых) операций как целому может быть присвоено знаковое имя – операционный символ.

Тогда на этом уровне обобщения можно говорить и о классе всех допустимых операционных символов, а также и о сигнатуре системы деятельности.

Сигнатурой в математической логике и универсальной алгебре называют класс символов, специфических для данной конкретной системы, определяющих ее формальный язык.

Сигнатура характеризует семиотическую модель, определяя из каких символов могут состоять ее тексты \ дискурсы и каким образом они могут быть сконструированы.

Таким образом, для нас сигнатура – класс обобщенных операционных символов данной системы деятельности.

Далее, в будущей книге, мы предполагаем на это определение опираться.

ОП – символ, это – социокультурный символ жизнедеятельности как существования себя в Возможностном мире.

Я – символы.

У деятельности всегда есть субъект, эту деятельность осуществляющий.

И у моей деятельности субъект тоже есть. Это – Я.

Выше мы уже говорили о том, что ауторефлексивное осознание и осмысление системы собственной деятельности как целого, ее продуктов и результатов приводит к появлению на планшетке субъекта знака самого себя.

Я действующий отобразил на планшетке «Я» - семиотическую модель себя самого как самоизменяющегося субъекта деятельности.

Можно ли в этом случае обоснованно говорить об одновременно сосуществующих и взаимодействующих разных Я?

Можно ли в аспекте жизнедеятельностном говорить о:

Я – носителе базовой мотивации,

Я имеющем потребности, ценности, интересы,

Я ставящем цели и порождающем смыслы;

Я – акторе, субъекте собой же замысленной деятельности, исполнителе целенаправленных и целеустремленных действий;

Я – творце, демиурге, созидателе Нового, ранее никогда не существовавшего – способов, средств, инструментов и т.д.;

Я – рефлексирующем, осознающем, осмысляющем, концептуализирующем, понимающем.

Можно ли в аспекте семиотическом говорить о

«Я – сигнале», «Я – образе», «Я – знаке», «Я» - символе»?

Считаем, что говорить об этом и можно, и следует.

Более того, сочетание указанных аспектов дает возможность по-новому посмотреть на всю эту проблематику.

«Я» – социокультурный символ рефлексивного процесса пересамоопределения Личности как процесса реализации самого себя в актах собственного свободного выбора.

Значение этого символа - знаковая система, описывающая открытый, актуальный (то есть всегда в «здесь и сейчас» происходящий) и фактуальный (то есть всегда потенциально имеющий продукт и результат) рефлексивный процесс.

Эта знаковая система может быть декомпозирована в несколько взаимосвязанных, вложенных и наложенных знаковых подсистем – активность, деятельность, система деятельности, режимы существования, функциональное поле, системные процессы, процессуальные состояния, мотивационная иерархия и т.д.

Каждый из знаков этой знаковой системы и всех ее подсистем имеет как значение (функция и структура, архитектура, анализ ситуации, цель, действие, способ и средства осуществления действия, условия и обстоятельства), так и референцию в практике системной деятельности.

«Одинокий человеческий голос,

измученный любовью и вознесенный над гибельною землей,

должен высвободиться из гармонии мира и хора природы

для собственной одинокой ноты».

Федерико Гарсиа Лорка.

В книге «Процессуальное управление» и в первой части этой книги мы формулировали концепцию мира как процесса, и процесса самоуправляемого.

Мир живой. В мире есть субъекты.

На разных уровнях управления они, субъекты, управляют – собой и миром.

Это и делает их субъектами.

Субъекты создают модели этого мира и себя в самих, в этом мире живущих.

Модели эти тоже разных уровней.

Моделируя мир, субъект осваивает и присваивает его, этот мир, опредмечивает его.

А что именно моделировать? Как это делать, главное, зачем?

Понятно, зачем - чтобы эффективно управлять.

Но, в самой деятельности управления лежат цели (системный процесс целеполагания их как продукты порождает).

А, чтобы целеполагать, нужны критерии целеполагания.

Эти критерии лежат одновременно и глубинах субъекта как личности, в ее аксиологии (именно эта уникальная личностная аксиология и делает субъект личностью), и в объективных условиях существования самого субъекта управления.

Личность всегда стоит перед необходимостью быть свободной, совершать свой свободный выбор и всегда в условиях недоопределенности условий ситуации выбора и под свою ответственность.

А каждый акт этого неотвратимого и необратимого по последствиям выбора формирует новый мир.

При другом моем, твоем, нашем выборе - мир был бы иным.

Мы стоим на пороге Нового Мира.

Это Возможностный Мир. Мир возможных миров.

Это мир становления и творения.

Это Мир Творцов. Мир демиургов.

Как он устроен, этот Мир? Что там происходит? Кто его населяет? Как в этом мире жить?

Об этом поговорим в четвертой части книги.